себя…
Инариэль смотрел на собеседника широко раскрытыми глазам: никто и никогда среди магов не говорил о цене, которую платят Видящие за свой дар, никто даже не задумывался, как Видящие получают свои способности, и не мог представить, что они ежедневно пьют яд, чтобы защищать?!.
– Это ужасно, Кален. Я, конечно, не знал всего этого, мне очень жаль. Если бы люди больше знали о вас, они бы ценили эти жертвы, да и маги тоже, но вы ведь никогда не рассказываете об этом. Почему, Кален?
Воин обречённо вздохнул:
– А зачем вам эти знания? Мы не ищем славы, мы делаем своё дело и всё. А если правда станет общедоступной, как думаешь, сколько юношей захотят стать Видящими? Ведь наш век и так совсем короток, нам надо успеть обучить новое поколение и проследить, чтобы они обучили следующее… Нет, маг, никто не должен об этом знать. Юношам рассказывают об этом уже после пяти-семи лет обучения, когда они уже не могут остановиться, когда их разум уже готов к принятию трудного решения, когда они настолько уверены в своём желании стать Видящими, что цена их не страшит. Должен сказать, что остаются практически все. Отказавшихся – единицы. А знаешь почему?..
– Кален, как давно ты употребляешь обат? – этот вопрос сейчас волновал Инариэля больше, чем выбор жизненного пути Видящих.
Но Кален как будто не расслышал. Как долго он носил в себе это тайное знание, как долго каждое утро и вечер трясущимися руками он тянулся за очередной дозой обата, как долго ему осталось? Успеет ли он? Сможет ли? Каждый день мог стать последним, безумие уже тянулось к нему, пытаясь схватить своими цепкими костлявыми пальцами. Сколько он ещё сможет сопротивляться? Он уже пережил своего учителя… Но вот опять ночь, и завтра утром он не сможет встать, если не выпьет глоток жгучей, тягучей жидкости, одурманивающей и причиняющей боль.
– …Потому что, – Кален ответил на свой же вопрос, – без этого ты уже не хочешь жить, и лучше пожить десять-пятнадцать лет, травясь ядом, чем жить без него и без возможности помогать. Без моего проклятья я обычный, никому не нужный вояка, один из тысяч таких же, а с ним я – Видящий. Я не могу даже представить жизни без обата. Ты не можешь прекратить его пить, потому что, если ты остановишься, твоя жизнь потеряет все краски, ты будешь существовать в сером безмолвии без цели, без надежды… без обата. Те, кто пытается от этого отказаться, передумывают на второй-третий день: боль невыносима, маг, я тоже пытался. Но не смог… Мы все трусы, Инариэль, все до единого! Никто, слышишь, никто не может перестать быть Видящим! Все сдаются. Всегда! Навсегда… Возвращаются в орден и остаются там в подвалах, пока у кого-то из молодых не дрогнет сердце и они не положат конец их страданиям. Вот что такое наш дар, маг!
– Кален, так ты не ответил: с каких пор принимаешь обат?
– С давних, с очень давних, Инариэль. Я один из самых «опытных» оставшихся в живых Видящих. Я вступил в орден, когда мне было около девяти лет, в пятнадцать я прошёл посвящение, с тех пор – каждый день, и сейчас мне приходится
