без разницы, – сказал он. – Главное – суть. Вот здесь распишись – и свободна.
Я так и сделала. И мы с мамой направились в сторону Пенсильвании.
Еще утром, когда мама приехала за мной в общежитие, я попросила ее ничего не говорить отцу. Но она уже сказала. Первым делом позвонила именно ему. Они заспорили, когда лучше посвятить в это дело мою сестру. Ведь у нее оставался последний экзамен в универе. Но отцу приспичило выложить моей сестре все то, что выложила ему мама. Он позвонил ей в общежитие, когда мы с мамой ехали домой. Мэри пришлось идти на экзамен с мыслью о моем изнасиловании.
В пути у меня созрела теория ближнего и дальнего круга. Ничего страшного, если люди ближнего круга – мать, отец, сестра и Мэри-Элис – станут обсуждать мою беду. Это естественная потребность. Но те, с кем они поделятся – дальний круг, – не имеют морального права распространять эти сведения. В результате, как я надеялась, история не получит широкой огласки. Для собственного спокойствия предпочла забыть толпу зевак, вовсе не обязанных блюсти мои интересы.
Я возвращалась домой.
Жизнь кончилась; жизнь только начиналась.
Глава третья
Населенный пункт Паоли в штате Пенсильвания – это, по сути дела, город. Там есть центр, есть и железнодорожный вокзал, названный тем же именем. Я говорила ребятам, что живу в том месте. Вранье. Жила я в Мэлверне. Во всяком случае, так гласил почтовый адрес. А реальным местожительством был Фрейзер. Унылая безлесная равнина, где бывшие фермерские угодья распродавались под застройку. Наш микрорайон, Спринг-Милл-Фарм, возник в числе первых. Не один год в нем насчитывалось каких-то полтора десятка домов, сиротливо стоявших на месте падения древнего метеорита. На многие мили вокруг не было ровным счетом ничего, кроме новой школы, без единого деревца под окнами. Новоселы вроде нашей семьи въезжали в двухэтажные дома и сразу покупали квадраты дерна или небольшие рулоны газонного покрова, чтобы отцы семейств могли ходить не по голой земле, а по зеленым дорожкам, как обученные щенки. Отчаявшись создать подобие образцовой лужайки, мать не противилась засилью дикорастущих трав. «Черт с ними, – говорила она, – зелено – и на том спасибо!»
Дома предлагались двух видов: у одних гараж выступал вперед, а у других лепился сбоку. Кровля и ставни тоже могли быть на выбор – двух-трех цветов. По моему девчоночьему убеждению, жили мы на пустыре, который приходилось без конца выкашивать, подстригать, засевать и пропалывать, чтобы только соседи не осуждали. У нас даже был побеленный забор. Я знала в нем каждую штакетину, потому что нас с сестрой заставляли ползать на карачках с садовыми ножницами и подрезать траву в труднодоступных местах, куда было не подобраться с газонокосилкой.
Мало-помалу местность стала заселяться. Впрочем, только старожилам было под силу различить, где заканчивается наш микрорайон и начинается следующий. Кварталы распространялись китайским веером; в эту глухомань
