дважды, в 1935 и 1938 годах, под редакцией Якова Перельмана суммарным тиражом 70 000 экземпляров и распространялся по библиотекам. Может быть, конечно, речь идет об издании повести «На Луне» 1951 года, однако к нему не подходит определение «сборник». Что касается других книг, «связанных с этим вопросом», то Гагарин на тот момент мог воспользоваться «Трудами по ракетной технике» (1947) Константина Циолковского, «Полетом в мировое пространство» (1949) Ари Штернфельда, «Рассказами о ракетах» (1950) Бориса Ляпунова. Любая из этих книг могла послужить основой для доклада.
Однако расплывчатость признания состоит в другом. Биографы, ссылаясь на Гагарина, легко делали умозаключение, что хотя путь в космонавтику для Юрия Алексеевича начинался в кабинете Беспалова, именно в кабинете Москвина он обрел идеологическое обоснование, подарившее восемнадцатилетнему литейщику осознанную мечту о полете к звездам. На мой взгляд, такой вывод – очередное следствие стремления к упрощению биографии первого космонавта. Даже в тех воспоминаниях его друзей, которые изобилуют моментами мемуарной селекции, мы не находим конкретизированных упоминаний о теоретической подкованности Гагарина в области ракетостроения и космонавтики. По-настоящему серьезный интерес к этой проблематике придет у него позже. И Циолковский «перевернет душу» позже – примерно в то время, когда его фантастические прогнозы вдруг начнут сбываться, причем намного раньше и быстрее, чем полагал сам основоположник.
В то же время нельзя отрицать, что, находясь под влиянием такого энтузиаста-изобретателя, как Николай Иванович Москвин, который вроде бы лично знал Циолковского, Гагарин должен был уделять некоторое внимание означенной теме, следить за ней. Увлеченность же Москвина не вызывает сомнений. Владимир Россошанский сообщал по этому поводу (цитирую книгу «Парни из нашего города», 2004):
«Я слышал, что незадолго до смерти Н. И. Москвин просил передать Гагарину специально собранные для него рукописи и книги: „Может, пригодятся ему“.
Как-то спросил об этом бывшего директора техникума С. И. Родионова.
– Передавал, – сразу откликнулся Сергей Иванович. – Но мы их Гагарину не передали. Не успели… Думали, приедет Юрий Алексеевич и вручим ему. Не успели, к сожалению.
– И где же они теперь? – с потаенной надеждой спросил я.
– Должны быть в кабинете директора, – уверенно ответил Сергей Иванович. – Я их там держал.
Иду к новому директору В. П. Ерофеевскому.
– Нет, не видел их, – задумался Виктор Петрович, когда я рассказал ему о свертке или связке Москвина. – Честно говоря, бумаги бывшего директория тщательно не смотрел… Может быть, они где-то и лежат здесь. Посмотри. Я сейчас уезжаю, кабинет в твоем распоряжении.
…Кажется, в кабинете не осталось такого места, которое я не просмотрел. Не иголка же в стоге сена, а целая связка. Не может остаться незамеченной. Но связка как сквозь землю провалилась.
И
