это да. Что же вас привело?..
– Мечта.
– О земле?
– О свободе. Просел наш авиазавод, совершил жесткую посадку, сломал шасси, переломал крыло, а то и оба сразу. И все. Я в эту сферу и подался с мечтой о свободе. Ну, мол, как это обычно говорится в кино и книжках. Небо – свобода.
– А у меня – море, – сказал Вася.
– А у меня теперь – земля, – откликнулся Борис Юрьевич, ведя машину.
– «Земля и воля», была такая народническая организация, – сказал Вася. – А еще «Хлеб и воля», труд Петра Алексеевича Кропоткина.
– Террористы, – откликнулся Борис Юрьевич, снова с интересом взглядывая на Васю.
– Ну нет, сначала готовили революцию, крестьянскую, – сказал Вася. – Да либералы, как обычно, начали мямлить, ссылаться на реформы, молиться на прогрессивные тенденции, зараза. И все провалили.
– Революция все равно случилась, – напомнил Борис Юрьевич.
– Уже не та. А у «Земли и воли» программа была проста: анархия и коллективизм. В семнадцатом году власть перехватили… как в «Маугли». Волки охотились, а Шерхан прыгнул и сбил вожака, того и сместили. Власть перехватили шерхановцы да шакалы.
Борис Юрьевич посматривал на Васю, словно впервые видел, и, посмеиваясь, качал головой.
– Потом этот оскал Шерхана, зараза, все увидели: кровавые решетки ГУЛАГа, – продолжал Вася. – Вот вам воля. А хлеб? Страна полей голодала. Украинцы на улицах помирали, как собаки.
– Голодомор?
– Голодомир, – отвечал Вася, позабывший уже и о Мюсляе, и обо всем, что ему угрожало. – Вечный Голодомир и построили. Империю партчиновников и танков.
– Ну, голодомор это хохлы любят раздувать…
– Про пять-то миллионов мумифицированных? То же и про нас можно сказать, – возразил Вася, – любим раздувать, например, голод блокады.
– Ты что! – воскликнул Борис Юрьевич.
– А что? Как хохлы – так раздувают, как мы – так вещаем истину.
Вася рванул в этот спор, как застоявшийся жеребец. Его глаза метали синие молнии, краска то бросалась в лицо, то угасала. Некоторое время слышны были только проносившиеся мимо машины и шуршание шин по асфальту.
– А ты случайно не хохол? – поинтересовался Борис Юрьевич.
– Случайно нет, – сказал Вася и вдруг засмеялся по своему обыкновению: – Хых-хы-хы… «Я родился в таможне, когда я выпал на пол. Мой отец был торговец, другой отец – Интерпол…»
– Ну и насчет голодомира… Колхозы были крепкие. И наш завод процветал, можно сказать. Да, не у всех были тачки, не все ездили в Турцию. Но был… как бы сказать? Был какой-то настрой, нерв такой, дескать: я имею право!
– А я слышал о тех временах такой анекдот, – тут же парировал Вася. – Имею ли я право на жилье? Конечно. А имею ли я право на свободу совести? Еще бы. А имею ли я право жить, где хочу? Имеешь, имеешь. Отлично, тогда могу ли я… Э-э, нет, товарищ, не можешь.
Борис Юрьевич усмехнулся, попросил достать из бардачка сигареты, закурил.
– Ты-то
