каждый вечер после ужина. Маленькую рюмочку, и мог тянуть ее целый час, только слегка пригубливая.
– А по воскресеньям? Вы ездили за город, на природу?
– Нет, никогда. Он ненавидит природу. В воскресенье мы все утро проводим дома, не одеваясь. Он любит мастерить. Это он сделал полки, да и почти все, что у нас тут стоит. После обеда мы всегда шли гулять по улице Фран-Буржуа, на остров Сен-Луи и часто ужинали в ресторанчике возле Нового Моста.
– Он скуп?
Она покраснела и ответила вопросом, как все женщины, когда они обескуражены:
– Почему вы спрашиваете об этом?
– Он ведь уже двадцать лет так работает?
– Всю жизнь он так работал. Его мать была страшно бедна. У него было очень несчастливое детство.
– Однако он слывет самым дорогим переплетчиком в Париже и скорее отказывается от работы, чем в ней заинтересован.
– Это правда.
– Он зарабатывает столько, что вы могли бы прилично жить, иметь современную квартиру и даже машину.
– А зачем?
– Он говорит, что у него всегда только один костюм, да и ваш гардероб, похоже, не богаче.
– Мне ничего не нужно. А едим мы хорошо.
– Вы, должно быть, проживаете не больше трети того, что он зарабатывает?
– Меня денежные вопросы не касаются.
– Большинство людей работает во имя какой-нибудь цели. Одни хотят иметь домик в деревне, другие мечтают хорошо жить на пенсии, третьи посвящают себя детям. У него детей не было?
– К сожалению, я не могу иметь детей.
– А до вас?
– Нет. У него, собственно, не было знакомых женщин. Он довольствовался тем, о чем вы уже знаете, и именно благодаря этому я его и встретила.
– Что он делает со своими деньгами?
– Не знаю, наверно, откладывает.
У Стёвельса действительно был счет в банке на улице Сент-Антуан. Почти каждую неделю переплетчик вносил незначительные суммы, совпадавшие с полученными от клиентов.
– Он работал в свое удовольствие. Это настоящий фламандец. Я начинаю понимать, что это значит. Он мог часами делать один переплет и радовался, когда удавалось сделать красивую вещь.
Любопытно: иногда она говорила о нем в прошедшем времени, словно стены Сантэ уже отгородили его от мира, а иногда в настоящем, будто он вот-вот войдет в комнату.
– Он поддерживал отношения со своей семьей?
– Отца своего он не знал. Воспитал Франса дядя, но отдал его в очень юном возрасте в приют, где, к счастью, ему дали ремесло. С воспитанниками там обращались очень сурово, и он не любит вспоминать о тех временах.
Вход и выход в их жилище был один – через мастерскую. Чтобы попасть во двор, надо было выйти на улицу и пройти под арку, мимо консьержки.
Поразительно, как Люка там у себя, на набережной Орфевр, жонглировал именами, в которых
