Вогезов.
Оставляя за спиной узкую улочку Фран-Буржуа, с угла площади повернув на улицу Тюренн, ведущую к площади Республики, по левую руку видишь желтый дом, в котором расположилось бистро, потом молочную Сальмона. Рядом застекленная мастерская с низким потолком, на пыльной витрине потускневшие буквы: «Художественный переплет». В соседней лавочке вдова Рансе держит торговлю зонтиками.
Между мастерской и витриной с зонтиками – ворота, над ними полукруглый свод, здесь же каморка консьержки, а в глубине двора – старинный особняк, в котором теперь полно и контор, и частных квартир.
Публика только не знала (полиция в свой черед позаботилась, чтобы об этом не пронюхала пресса), насколько случайно все вскрылось.
Однажды утром в своем почтовом ящике сыскная полиция обнаружила замусоленный обрывок оберточной бумаги, где было написано:
«Переплетчик с улицы Тюренн сжег у себя в печке труп».
Подпись, разумеется, отсутствовала. Бумажка в конце концов попала на стол к Мегрэ, он отнесся к ней весьма скептически, – даже не стал беспокоить старых своих инспекторов, а отправил малыша Лапуэнта, который жаждал проявить себя и просто рвался в бой.
Лапуэнт выяснил, что на улице Тюренн действительно живет переплетчик, фламандец, переехавший во Францию уже двадцать пять лет назад, некий Франс Стёвельс. Выдав себя за сотрудника санитарной службы, инспектор осмотрел помещение и вернулся с подробным планом его квартиры и мастерской.
– Стёвельс, господин комиссар, работает, если можно так выразиться, в витрине. Мастерская его, все более темная по мере удаления от окна, разгорожена, за перегородкой у Стёвельсов устроена спальня. Лестница оттуда ведет в полуподвал, там кухня, а при ней – маленькая комнатка, она служит им столовой, внизу целый день горит свет; еще у них есть подвал.
– С печкой?
– Да. Очень старого образца, и сохранилась она у них не в лучшем виде.
– Но работает?
– Сегодня ее не топили.
В пять часов с обыском на улицу Тюренн отправился Люка. По счастью, он предусмотрительно взял с собой ордер, без которого переплетчик, заявивший о неприкосновенности своего жилища, не позволил бы ему даже войти.
Так что бригадир Люка чуть было не вернулся несолоно хлебавши, и теперь, когда дело Стёвельса стало кошмаром для всей сыскной полиции, на него почти сердились, что кое-что ему удалось найти.
Разгребая пепел в самой глубине печки, он нашел два зуба, два человеческих зуба, которые и отнес немедленно в лабораторию.
– Что за человек этот переплетчик? – спросил у Люка Мегрэ, в те дни лишь издали наблюдавший за тем, как продвигается дело.
– Ему лет сорок пять. Он рыжий, на лице следы от оспы, глаза голубые; похоже, человек он мягкий. Жена его, Фернанда, хоть и намного моложе, опекает его, как ребенка.
О Фернанде, тоже ставшей теперь знаменитостью, было известно, что она приехала некогда в Париж, что называется, «в люди», но, проработав
