и сказал хомсе:
– У неё обшивка внакрой. Спустить лодку на воду по весне – что может с этим сравниться?
Хомса поболтал сухариком в кофе и ничего не сказал.
– Ждёшь не дождёшься, – продолжал Хемуль. – А потом наконец поднимаешь паруса и отправляешься в плавание.
Хомса глянул на Хемуля из-под бровей и наконец сказал:
– Угу.
Хемулю вдруг стало тревожно и одиноко – слишком пусто было в доме. Он сказал:
– Не всегда выходит делать то, что хочется. Ты знал их?
– Да, маму, – ответил хомса Киль. – Остальных как-то мельком.
– Да-да, и я так же, – воскликнул Хемуль, довольный тем, что хомса наконец заговорил. – Никогда к ним особенно не присматривался, они просто мелькали, ну, ты понимаешь… – Хемуль поискал подходящее слово и неуверенно продолжил: – Они были как что-то, что есть всегда, если ты понимаешь, что я хочу сказать… Как деревья или вещи…
Хомса снова ушёл в себя. Спустя мгновение Хемуль поднялся и проговорил:
– Похоже, пора и на боковую. Завтра будет новый день.
Он поколебался. Красивая летняя картинка с южной гостевой комнатой растаяла, теперь он видел лишь лестницу, которая уходила во тьму второго этажа, к необитаемым комнатам. Хемуль решил спать в кухне.
– Пойду подышу, – пробормотал Киль.
Он закрыл за собой дверь и остановился на крыльце. Было прохладно. Хомса подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и медленно направился к саду. Яркая синева проступила в ночи, хомса подошёл и заглянул в стеклянный шар, глубокий, как море, по нему пробегала обманчивая зыбь. Хомса вглядывался, вглядывался и терпеливо ждал. Наконец в самой глубине синевы показалась маленькая светящаяся точка. Она то вспыхивала, то пропадала и снова пропадала и вспыхивала через равные промежутки времени, как маяк.
– Как же они далеко, – подумал Киль.
Холод подкрался к лапам, но хомса всё стоял и смотрел на возникающий и гаснущий свет, слабый, едва-едва различимый. И чувствовал, что его обманули.
Хемуль стоял на кухне с лампой в лапе и думал, как неохота искать какой-то матрас, потом выбирать для него место, раздеваться и смиряться с тем, что очередной день опять сменяется ночью. «Как же это так вышло? – с удивлением подумал он. – Я ведь целый день радовался. Это было так просто… Но как?»
Пока Хемуль стоял так и изумлялся, дверь, ведущая на веранду, открылась, кто-то вошёл в гостиную и уронил стул.
– Ты что там делаешь? – спросил Хемуль.
Никто не ответил.
Хемуль зажёг лампу и крикнул:
– Кто тут есть?
И чей-то очень старый голос загадочно отозвался:
– А вот этого я тебе и не скажу!
7
Он был очень старый и легко забывал. Тёмным осенним утром он проснулся, забыв, как его зовут. Забывать чужие имена было грустно, а суметь забыть
