человечек,Никому ненужный смолкнувший кузнечик.
«Жаль, нет на свете пастыря благого…»
Жаль, нет на свете пастыря благого,
Прошедшего сквозь сонм душевных мук,
Кто мог бы силой праведного слова
Изгнать из божьих храмов лживых слуг.
Которым за обман, за святотатство,
За лжепророчества, за попранный закон
Не будет ничего, кроме богатства,
А после жизни – пышных похорон.
Поэтому, быть может, изначала
Так и задумано неведомым лицом,
И мы живём по дьявольским лекалам,
Забытые придуманным отцом.
«Жизнь моя, как суровая бязь…»
Жизнь моя, как суровая бязь,
Под воздействием влаги и солнца
На кусочки, в клочки расползлась
До последнего волоконца.
Не заштопать и не залатать,
Не найдется такой мастерицы,
Чтобы в дело пустила опять,
Что уже ни к чему не годится.
И никто в этом не виноват,
Что щелчком из программ электронных
Меня вычеркнет некий Госстат,
Сократив дефицит пенсионный.
В честь чего ты с собой алкашам,
Сколько будет их возле могилки,
Разведённого напополам
Спирта дашь по литровой бутылке.
Да в дешёвом кафе за углом
Два десятка больных и болезных
Посудачат о прошлом моём
С видом, сколько возможно, любезным.
Чтоб земли нарастающий гнёт
Оградил меня крепче гранита
От того что, тебя увлечёт
В круговерти житейского быта.
Но припав головою на грудь
Заменившему мёртвого мужа.
Если можешь, прости и забудь,
Если был я хоть в чём-нибудь хуже.
«Жить не по лжи – уже бунтарство…»
Жить не по лжи – уже бунтарство –
Менты докажут, отследя,
А граждане и государство –
Всего лишь слуги для вождя.
К безумствам чьим глухи и слепы
Вчерашние говоруны,
И потому к духовным скрепам
Пожизненно осуждены.
Когда в шмотье, подбитом ватой,
В надплечье головы вобрав,
Толпа плетётся виновато
Для предназначенных расправ.
Ей непонятно, бестолковой,
За что господь из раза в раз
Страну мою своей суровой
Рукой наказывать горазд.
3
«За ручьем, где у птиц водопой…»
За ручьем, где у птиц водопой,
Открываются вашему взору
Сосны, лезущие толпой
По засохшему косогору.
Дальше – куст алычи да айва
Под колючим присмотром кизила,
Да чужая, по пояс, трава
Чьё-то поле заполонила.
Выше – старый, разбитый аул.
Улиц абрисы видятся еле,
Будто иблис крылами махнул,
И Ермолова трубы запели.
Но
