style="font-size:15px;"> Да только не озёрная гладь манила Младена. У самой кромки стояла бледная, простоволосая, словно изломанная девка и жалостливо тянула руки. Уж не та ли, что в харчевне дрожала, глаза боялась от пола поднять? А мальчишка бежал, что есть мочи, и тянулся навстречу.
– Эй!
Неслух и не думал останавливаться.
– Куда?
Только быстрей помчался.
– Стой, паршивец!
Паршивец стал, как вкопанный в нескольких шагах от русалки. А та словно и не его ждала, посмотрела прямо на меня, оскалила маленькие остренькие зубки и нараспев произнесла:
– Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена…
Что?
Русалки являлись одна за одной, тянули бледные пальцы, указывали за спину мальчишке – на меня – и всё повторяли страшные слова.
Темнота расползалась от озера, норовя ухватить, утащить к себе невинное дитя, что уже не под защитой благодатного огня, а русалки знай твердили своё. Ребёнок уже не бежал и не шёл, лишь стоял на месте, мелко подрагивая, вот-вот готовясь зарыдать. А чавкающая темнота подползала к его ногам.
Я осторожно, неспешно двинулась вперёд.
Русалки одновременно сделали шаг к Младену.
Я переместилась в сторону.
Поганые девки повернулись ко мне.
Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена.
Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена.
Маренушкой примечена…
Я последний раз ощутила плечами тёплый свет костра, тяжело вздохнула и кинулась в темноту.
– Пошли прочь!
Рык получился хорошим. Пугающим. Настоящим. Появившиеся клыки в кровь рвали ещё человеческие губы.
Русалки медленно уходили под воду. Они всё так же указывали на меня, но уже ничего не говорили.
Младен, забыв, что собирался плакать, смущённо прикрывал мокрое пятно на штанах.
– Забирайте вашего отпрыска, – я из рук в руки передала мальчишку матери.
Та, кажется, и не заметила пропажи сына – ворковала с харчевником, да покусывала пухлые губёшки. Ну отбежал мальчишка на полверсты от праздника, эка невидаль!
– Чтоб не шлялся, – коротко объяснила она подзатыльник сыну и вернулась к прерванной беседе.
Серый, встретивший нас почти у самого костра (явился, защитничек!), протянул мне кружку с брагой – равноценная замена потной детской ладошке.
Мы уже было отвернулись, но мальчишка снова кинулся ко мне, обхватил за колени (как дотягивался) и горячо зашептал:
– Я никому-никому не скажу, что ты волкодлак! А потом вырасту и на тебе женюсь!
Серый поперхнулся выпивкой. Не то взревновал, не то выразил соболезнования.
– Ты лучше за каждой тощей девкой не бегай, – ухмыльнулась я, – не ровен час, притопит.
– Не буду, – замотал головой Младен, – просто она так
