>
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Волк, воющий на луну
(странное откровение)
Волк, воющий на луну. Я был и буду тем волком, что так – то грустно, то радостно – воет на луну. Но спросите меня: «Зачем ты своим воем отвлекаешь луну от раздумий над своей отрешенностью?» Я без лишних колебаний и долгих раздумий над точностью и уместностью своих слов отвечу: «Мой вой – это способ справиться с тишиной между мной и луной, с вселяемым ею в нас ощущением обоюдной неуверенности в том, есть ли хотя бы волк под луной и есть ли хотя бы луна над волком».
А еще…
Мне важен свет луны. И не потому, что он действует на меня как-то по-особенному, хотя, пожалуй, и это здесь присутствует, а скорее – и это главное – по той причине, что без него я не смогу чувствовать себя волком и не сумею выть на нее именно так, как мне этого хочется.
А мне не безразлично, как выть на луну, и мне не всё равно, как ярко она освещает меня и мир, который не может не внимать моему вою и безразличию ее света. Она светит мне, потому что хочет это делать, я вою на нее, потому что такова моя природа – мы испытываем в чём-нибудь недостаток или избыток тогда, когда стараемся не только сосредотачиваться либо одновременно на всём, либо на чём-то одном, но еще и когда отрицаем всё прочее. Словно ничего нет. Словно ничего не было прежде. И словно ничего не будет после.
Мне важно осознавать, что я стану завывать на луну тогда, едва ее свет забрезжит над головой. Но это всё лишь романтические фантазии на тему собственной отстраненности от того, кому мы в действительности нужны и от кого на самом деле мы готовы позволить себе сторониться.
Когда я был маленьким волчонком, я интересовался многими вещами помимо луны. Размышлял о загадочности травы, растворенной в похожих на черные чернила наплывах ночной тьмы. Задумывался о ветре, вплетавшем венки из лунного блеска в пышные прически из листвы на макушках деревьев. Следил за небом и своими собратьями.
Я удивлялся всему: как так шелестят трава и листва, как так светит луна, и как мы все воем на луну и настороженно отвлекаемся на шепот, сопровождающий нас из поколения в поколение и от первого и до последнего дня тех, кто его издает.
В общем, на то я и ребенок, и на то мы все были детьми, и ребенок без интереса и тянущегося за ним неизбежного удивления – как Антарктида без снега и вьюг.
Однако сейчас единственное, что не оставляет меня равнодушным, – это мой вой на луну. Боюсь, что когда-нибудь даже это начнет стираться с холста предначертанного мне.
Старение и пресыщенность.
Знает ли луна?
Знаю ли я сам?
Время от времени я вою на луну, и время от времени луна льет свой свет на меня, словно я – кто-то иной, больший, чем зверь, взывающий к ее величию – величию луны где-то в глубине волчьей души.
Просветление
Вера трепещет от языков разгорающихся костров – так говорят, когда наступает в очередной чьей-то философии очередное просветление, но тут, конечно, всё зависит от степени твоей заинтересованности в том, чтобы помочь просветлению коснуться тебя. Мне кажется, что просветление – это всего лишь примирение с собственной гордыней от всезнания.
Кто-то спросит: «А как же вера?»
Я отвечу: «А как же костры?»
Я думаю, что вера – это еще одна гордыня, которая не терпит вмешательства скальпелей врачей, а огню еще надо набраться сил, чтобы дотянуться до веры.
Случайное сочинение
Что может быть страшнее, чем блуждать по мрачным смысловым перепутьям человеческих потаенных мотивов? Только зацикливаться на предположении, что все перепутья и сами мотивы в чём-то похожи друг на друга, особенно если речь заходит о том, стоит ли вообще бояться их неочевидности.
Понимание…
И чехарда рассветов алых плавит горизонт души моей.
И громом боли острой раздается в ней их победоносное сияние.
Обратиться бы лишь в названия всякой вещи на земле,
Чтобы не отвечать набатом агонии и муки
На глубину ожогов от настойчивого внимания рассветов.
Песня жизни
Я – единое и вечное для всех истоков начало.
Я бываю мига короче, но пылаю ярче, чем тысяча солнц.
Я – феникс, возрождающийся из пепла.
Я – ветреная царица противоречий бытия.
Я заполняю
