снег пополам с пылью, периодически хлещет всем этим делом по щекам. И это на фоне студёной воды, из которой торчат разные обледенелые железяки. Бр-р!
– Твой-то бывший появляется? – ни с того ни с сего спрашивает она.
Я чуть не роняю ложку.
– Это ещё зачем?
– Ну, сына повидать. Вон уже какой вымахал!
А ведь и правда: Мишка-то и его сын тоже. Странно, что мне это никогда не приходило в голову.
– Хоть платит-то аккуратно?
– Аккуратно, – отвечаю я и привычно отгораживаюсь приспущенным веком.
Но маме привычно на это наплевать.
– А Николай-то твой Васильевич когда наконец решится? Уж сколько встречаетесь, – гнёт она свою линию.
– Ты же знаешь: у него дочь школу заканчивает. Ждёт, когда ей восемнадцать исполнится, чтобы алименты не платить.
– И то правда, – вздыхает мама.
Никакая это не правда. Это легенда для мамы. Без неё она назвала бы наши отношения с Николаем так, как их, в общем-то, и следует называть. И это было бы ещё полбеды. Другая половина беды – это что она обязательно перестала бы брать к себе по субботам Мишку, а чтобы повидаться с ним, стала бы регулярно наезжать к нам сама. И к отсутствию личной жизни добавилось бы ещё и отсутствие территории для неё.
– Ну, а на работе что? Как там твои студенты?
Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше её волновала эта тема.
– Студенты как студенты. Как не хотели учиться, так и не хотят. Девицы заняты только внешним видом и стрельбой глазами. Так и зыркают: туда-сюда, туда-сюда. Аж противно!
– А парни?
– Парни…
Неопределённо пожимаю плечами. Мама отворачивается к мойке и гремит посудой, не переставая при этом видеть меня насквозь.
Сонмище мурашек врывается в неплотно закрытую дверь преподавательской, наполняя всё моё существо нестерпимым зудом. Влекомая им, срываюсь с места и выскакиваю в коридор, с противоположного берега которого радостно басит замшевая куртка:
– Здравствуйте, Любовь Сергеевна!
– Здра-авствуйте! – пищат следом за ней фальцеты, которыми эта куртка облеплена.
Из-под приспущенного века голос, похожий на мой, произносит:
– Будьте любезны не шуметь или отойдите подальше от преподавательской.
Куртка с шутливой важностью прикладывает палец к губам, и фальцеты мгновенно переходят на шёпот:
– Ну, а дальше, дальше-то что было?
– Блин! Ну, не тяни же!
– Сейчас уже звонок будет!
Хочется узнать, что там было дальше того, о чём я не слышала, но в это мгновение раздаётся приближающийся топот, по которому у нас обычно узнают Азимова. Распахнув дверь в преподавательскую, он делает широкий приглашающий жест.
– Любовь Сергеевна!
Но я не слышу, поскольку
