своего милосердия и справедливости, отрезал тебе нос своим суждением об истинном и ложном, разве сумеешь ты странствовать в области безграничного наслаждения, необузданной свободы и бесконечного развития?[63]1
– И, несмотря на это, я хочу вступить за ее ограду, – ответил Сын Ласточки.
– Это невозможно! – воскликнул Никого не Стесняющий. – Незрячему незачем толковать о красоте глаз, бровей, лица; слепому не познать ни темное и желтое, ни красоты орнамента расшитых царских одежд.
– Но, – возразил Сын Ласточки, – ведь Пренебрегшая Украшениями утратила свою красоту, Схвативший Балку утратил свою силу, а Желтый Предок забыл о своих знаниях, – все они попали под молот на наковальне. Как знать, быть может, то, что творит вещи, снимет с меня клеймо, восстановит мне нос, чтобы я снова, целый, смог последовать за вами, Преждерожденный?
– Ах! Заранее этого не узнаешь! – воскликнул Никого не Стесняющий. – Я расскажу тебе лишь об основном. О мой учитель! О мой учитель![64] Крошишь всю тьму вещей, но не вершишь справедливости. Взращиваешь тьму поколений, а не милосерден. Ты старше самой отдаленной древности, а не стар. Покрывая и поддерживая и небо и землю, отливаешь и высекаешь тьму форм, а не проявляешь мастерства. Вот в чем я и странствую.
Янь Юань сказал:
– Я, Хой, продвинулся вперед.
– Что это значит? – спросил Конфуций.
– Я, Хой, забыл о милосердии и справедливости.
– Хорошо, но это еще не все.
На другой день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и сказал:
– Я, Хой, продвинулся вперед.
– Что это значит? – спросил Конфуций.
– Я, Хой, забыл о церемониях и о музыке.
– Хорошо, но это еще не все.
На следующий день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и сказал:
– Я, Хой, продвинулся вперед.
– Что это значит? – спросил Конфуций.
– Я, Хой, сижу и забываю о себе самом.
– Что это значит, «сижу и забываю о себе самом»? – изменившись в лице, спросил Конфуций.
– Тело уходит, органы чувств отступают. Покинув тело и знания, я уподобляюсь всеохватывающему[65]. Вот что означает «сижу и забываю о себе самом».
– Уподобился всеохватывающему – значит, освободился от страстей; изменился – значит, освободился от постоянного. Ты воистину стал мудрым! Дозволь мне, Цю, последовать за тобой.
Носильщик и Учитель с Тутового Двора были друзьями. Однажды, когда дождь лил целых десять дней, Носильщик сам себе сказал:
– Как бы с Учителем с Тутового Двора не случилась беда!
Он захватил с собой еду и отправился кормить друга. У самых ворот дома Учителя Носильщику послышались то ли плач, то ли пение. За ударом по струнам циня последовали слова:
О
Образно: конфуцианское учение закрывает путь к познанию истины так же, как наказание отрезает путь к свободе, а слепота – к восприятию внешнего мира.
«О мой учитель!» – имеется в виду Дао. Вариант этой речи в устах самого Чжуанцзы см. в главе 13.
Всеохватывающий (
