была и третья причина резкого охлаждения к вчерашним помощникам, хотя о ней почему-то вспоминают реже. Иван IV просто повзрослел, почувствовал силу и захотел действовать абсолютно самостоятельно. Ну а остальное уже продиктовало своеобразие этой личности. Какое-то время после своего выздоровления царь ничего не предпринимал, а Адашева даже пожаловал боярской шапкой. Но в 1560 году правительство реформаторов все же пало. И ввиду разногласий с царем во внешней политике (Крым или Ливония?), и по всем остальным причинам.
Алексей Адашев, чутко почувствовав в царе перемену, по собственной воле отправился в ссылку. Как того и желал государь – воевать с Ливонией. Однако и это не спасло. Вскоре пришел приказ: арестовать и посадить бывшего ближайшего помощника царя. Там, в тюрьме Дерпта, он через пару месяцев и скончался от горячки или, как тогда говорили, от «огненного недуга». Точного диагноза не знает, разумеется, никто. Судя по всему, эта смерть спасла его от дальнейшей мести царя, от пыток и казни. Во всяком случае, весь род Адашевых Иван Грозный истребил. Под корень.
В письме к бежавшему из страны от расправы князю Андрею Курбскому Иван Грозный о «вине» Адашева и Сильвестра пишет: «Видя измены от вельмож, мы взяли вашего начальника, Алексея Адашева, от гноища и сравняли его с вельможами, ожидая от него прямой службы… Потом для духовного совета и спасения души взял я попа Сильвестра… Он начал хорошо, и я ему для духовного совета повиновался. Но потом он… подружился с Адашевым, и начали советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными».
Слабоумным Иван Грозный точно не был. Наоборот, этот человек, несомненно, обладал немалыми талантами, а вот был ли он психически здоров, это действительно вопрос.
Впрочем, эволюционерам не дано выбирать ни эпоху, ни политический строй, ни психическое здоровье вождя.
Афанасий Ордин-Нащокин – предтеча Петра Великого
Трагическая для Руси Великая Смута, как это нередко случается в истории, калечила и лечила одновременно. Именно она породила целую плеяду «новых русских» XVII века. Эти люди мало походили друг на друга, преследовали разные цели, были в разной степени порядочны и умны, но объединяло их всех одно – необычное прежде у русских ощущение значимости собственной личности, убежденность в своем праве на самоопределение. Историк Сергей Платонов назвал этот феномен «эмансипацией личности в московской жизни».
Едва ли не самой яркой фигурой той поры был первый русский канцлер Афанасий Ордин-Нащокин. Эту «эмансипированную личность» столь многое объединяет со следующей, уже Петровской эпохой, что кажется чистой случайностью его служба отцу, а не сыну: он жил и работал во времена Алексея Михайловича, но столь же легко мог бы сделать карьеру и при Петре Алексеевиче.
Василий Ключевский, как правило, очень скупой на похвалы, об этом человеке написал: «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского,
