просим!
Анна Матвеевна встала со своего места, подошла к Берингу и положила ему руки на плечи. От этой неожиданной супружеской ласки он покраснел ещё больше и пробормотал:
– Что же вам спеть?
– Спой, что душе угодно, а я подыграю, – Анна Матвеевна направилась к клавикордам.
У Беринга снова промелькнуло сожаление, что нет рядом Сиверса: они ещё в юности любили петь на два голоса. Он с надеждой обратился к Шпанбергу:
– Господин капитан, вы должны знать эту балладу… Это привет с нашей далёкой родины… – и, не дожидаясь ответа, запел высоким, молодым и красивым голосом:
Силён был Дидрик, груб и смел,
А жил он возле Берна,
И триста родичей имел,
Я говорю вам верно.
А бились мы в Ютландии…
Анна Матвеевна, уловив знакомую мелодию, ударила по клавишам пухлыми пальцами, извлекая звук из старинного инструмента. Демонстрируя свою красоту, она выгнула стан, откинула назад голову с тяжёлыми золотистыми косами, уложенными венцом. На лице её блуждала полуулыбка, а взгляд был мечтательно устремлён вверх. Однако гости сейчас смотрели не на неё, а на Беринга.
– Ira facit versus[26], – пробормотал граф Головин пришедшую на ум латинскую фразу и залпом выпил свою рюмку.
Шпанберг подхватил песню. Пел старательно, низким голосом. Его некрасивое лицо вытянулось ещё больше, стало ещё некрасивей, но обычно бесцветные, какие-то рыбьи глаза приобрели живой оттенок:
Мы весь завоевали свет,
Теперь земли нам хватит,
Но Хольгер Датский, наш сосед,
Ещё нам дань не платит.
Вперёд отправили послов,
Пусть платят дань датчане,
А нет, так пусть, без лишних слов,
Спешат на поле брани…
Головин подумал, как отличается от Шпанберга облик капитан-командора. Чело Беринга, увлечённого пением, разгладилось, седые брови, обычно сурово сведённые у переносицы, приподнялись наверх, и грубоватые черты его лица прояснились. Он – словно помолодел. «А ведь Берингу, почитай, шестой десяток идёт! Справится ли он с тяжелейшей задачей? Выдюжит ли?… – размышлял Головин. – Пожалуй, что да… Лишь бы не подкачали те, кто определён командору в помощники…»
Песня захватила всех. Уже и Свен Ваксель, старательно подражая Берингу, выводил её слова. Встроил в хор поющих свой бархатистый тембр шурин командора Бенедикт, и даже не умеющий петь адмирал Сандерс отбивал такт ладонью по столу.
Рубились воины три дня,
Пришельцев много пало —
Ни шагу датская броня
Врагам не уступала.
Остыл недавней битвы жар,
Но кровь бежит потоком,
И солнце сквозь кровавый пар
Глядит багровым оком…
В окна приветливо заглядывало июньское бессонное солнце. На подоконниках по-домашнему уютно цвели настурции и герань. Торжественно и печально лились звуки клавикордов, звучали слова баллады,
Ira facit versus – Гнев порождает стих (лат.).
