А после уроков на школьном дворе все норовил долбануть по голове мешком с переобувными ботинками.
А в институте почему-то взъярился на меня однокурсник Юрка Бурт, комсорг нашей группы. На одном из комсомольских собраний, совершенно несоответственно величине и важности какого-то моего ерундового проступка, он злобно на меня обрушился с обвинением в антиобщественном поведении. И потом уже в коридоре, продолжая раздраженно меня отчитывать, так раздухорился, что неожиданно (кажется, даже для самого себя) влепил мне пощечину. Правда, потом извинился.
О других более поздних и более серьезных конфликтах, казавшихся мне беспричинными, я еще расскажу.
В отличие от начальника, главный инженер отдела, где я впервые начал свою профессиональную карьеру, был весьма контактный седоватый человек, всегда мне приветливо улыбавшийся и нередко одарявший меня приятельской беседой. Несколько раз мы с ним в обед оказывались в столовке за одним столом, он расспрашивал меня о Москве, о МИСИ, который тоже окончил когда-то. Из разговора я понял, что он служил еще на Беломорканалстрое, где работал аж начальником участка. Из этого следовало, что он был далеко не простым инженером, а важным и нужным спецом.
Однако, было одно большое “НО”, существенно отличавшее его от всех других, в том числе тех, кто ему подчинялся. В то время, как после окончания трудового дня я и все остальные сотрудники Техотдела ехали домой в свои квартиры или общежития, главный инженер становился в неровный строй угрюмых зеков и в сопровождении овчарок отправлялся в зону спать на нарах.
Носил он черную поношенную робу с номерной нашивкой на рукаве и “говнодавы” на резиновой подошве. Однажды с хитроватой улыбкой он объяснил мне, что схватил срок, якобы, за украденное им пальто какого-то большого начальника, когда служил в Минспецстрое. Думаю, это он просто так отшучивался, не желая говорить правду, которая была, по-видимому, намного серьезнее и грустнее…
Но на работе главный инженер вел себя вовсе не по-зековски – в производственных делах был тверд и решителен, возражал начальству, спорил, ругался по телефону, распекал подчиненных. В то же время был приятен в общении, мог пошутить, рассказать к случаю анекдот.
От него я тогда научился соблюдать принцип “двух шапок": одна должна была всегда лежать на твоем рабочем столе и свидетельствовать, что “ты здесь”, в крайнем случае, вышел покурить или в туалет. Другая, временно заполнявшая рукав пальто (конечно, в зимнее время), защищала лысину своего хозяина, когда он сматывался к “миленочке” или еще куда-нибудь по приватным делам.
На той конторской работе я просидел не больше месяца. Как и следовало ожидать, Шкуро без всяких-яких выпер меня из Техотдела, удовлетворив тем самым свою открытую неприязнь лично ко мне и плохо скрываемую ненависть к неарийцам в целом.
В один из не прекрасных дней, проходя мимо моего стола, он вдруг остановился и тихо промычал:
– Надо переговорить, зайдите ко мне.
