обстоятельств, а не сознательным злодеем. Тунгус планировал выторговать его себе – и пускай вкалывает тут пожизненно, обучая туземцев языкам и составляя разговорники. Продолжая, в общем, дело Унгелена.
Я спросил: как бы ты терпел этого человека? Да ты бы сорвался и открутил ему башку.
Ну что ты, сказал Тунгус. Я бы посадил его в маленькую комнатку при таможне – и пусть работает. Мы бы просто никогда не встретились. Я туда не хожу, он не выходит. Учись, советник! Это и есть настоящая ди-пло-мать-ее. Я правильно сказал?..
Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой, заверил я.
– Это тебе не гвозди в голову забивать! – гордо заявил Тунгус. – Тут соображать надо!
Достал он меня своими гвоздями, сил нет никаких.
Гури говорит, некоторые мысли обладают такой мощью, что стоят полноценного действия; в тот несчастливый день, глядя на нее, я так хотел прибить Сорочкина, что после этого мне уже было незачем его трогать. Он больше не имел значения, не играл роли, я его вычеркнул… Зато она увидела сквозь горе и слезы, как дорога мне. И что я сам еще не понимаю, до какой степени в нее влюблен. И как мешает проявлению человеческих чувств наша глупая ди-пло-мать-ее, но я умею находить такие жесты и совершать такие поступки, которые пробивают стену отчуждения.
В экспедиции мнения разделились пополам. Зато все теперь могут объяснить, почему меня сторонились. Расчетливый убийца – неприятный тип. Я ведь Лешу грохнул, чтобы наладить отношения с папуасами, вы же понимаете. В жертву принес русского человечка во имя дипломатии, мать ее. Да еще и с особым цинизмом. Не каждый сумеет гвоздем-то.
На вопрос, отчего со мной не стремились дружить целых две высадки подряд до того, как я укокошил русского гвоздем, ответ был просто сногсшибательный.
Подозревали.
Чувствовалось во мне нечто такое.
– Чушь это несусветная, – заявил Петровичев. – Люди просто чуяли в вас вождя и не знали, как реагировать. У меня всю жизнь та же проблема.
– Пойдем… чифтейн, – сказал Чернецкий и увел его.
Оглянулся и подмигнул мне через плечо.
Грустно ему без самолета, но не наказали – и на том спасибо.
По закону подлости Чернецкий застрял.
Бывают такие герои, которым не везет красиво закончить подвиг.
Когда Акопов вцепился клешней в крыло, маленький конвертоплан не только перекосило, но еще развернуло, и встал он в трещине враспор, ни туда, ни сюда. Акопов понял это сразу, по нагрузке на манипулятор, а Чернецкому было невдомек, и они с бортмехаником Попцовым изготовились к следующему акробатическому этюду – снова упасть вниз и еще раз попробовать вылететь.
Не как раньше планировали, а без балласта. Вдруг получится. Только вдвоем.
– Алик, ты меня крепко держишь? – крикнул Чернецкий.
– Мертво! Опускаю лестницу! Выходите все!
– Все с борта!
– А как же вы… – заволновался сержант.
