В стихотворении про Знак ничего нет.
– В каком стихотворении?
– В предсмертном. У наших так заведено. Перед тем, как обвенчаться со Смертью, непременно стихотворение сочинить, без этого нельзя. Просперо называет его «эпиталамой» и еще «мигом истины». Он дал городовому полтинник, и тот позволил списать. Я тоже себе скопировал…
– Дай! – потребовала Коломбина.
Выхватила у Пети мятый, закапанный слезами листок. Прочла сверху, крупно: «Загадка». Очевидно, название.
Но при Пете прочесть «эпиталаму» было невозможно. Он снова завсхлипывал, принялся пересказывать историю по второму разу.
Тогда Коломбина взяла его за плечи, подтолкнула к двери и сказала одно-единственное слово:
– Уходи.
Точь-в-точь как накануне ночью, уже после всего, сказал ей Просперо. Только еще для пущей эффектности пальцем указала.
Петя умоляюще посмотрел на нее, немного помялся на месте, повздыхал и побрел прочь, как побитая собачонка. Коломбина нахмурилась. Неужто она вчера выглядела так же жалко?
Изгнание плачущего Пьеро доставило ей нехорошую, но безусловную радость. У меня определенно есть задатки роковой женщины, сказала себе Коломбина и уселась к окну читать последнее стихотворение некрасивого человека, носившего при жизни некрасивое имя Никифор Сипяга:
Загадка
Недоброй ночью, нервной ночью
Клыками клацает кровать
И выгибает выю волчью,
И страшно спать.
Спать страшно, но не спать страшнее.
Сквозь бельма белые окон
Скелеты ясеней синеют.
Их скрип, как стон.
Еще я есть на этом свете.
Я – тяжесть, трепет и тепло.
Но в доме Зверь, снаружи ветер
Стучит в стекло.
А будет так: снаружи ветер,
Урчит насытившийся Зверь,
Но только нет меня на свете.
Где я теперь?
Коломбине вдруг стало невыносимо страшно – впору за Петей бежать, просить, чтоб вернулся.
– Ой, мамочки мои, – прошептала femme fatale. – Какой еще Зверь?
III. Из папки «Агентурные донесения»
Его высокоблагородию подполковнику Бесикову
(В собственные руки)
Милостивый государь Виссарион Виссарионович,
После нашего последнего объяснения я не устаю корить себя за то, что не нашел в себе твердости сразу ответить Вам надлежащим образом. Я слабый человек, а Вы обладаете странным свойством подавлять мою волю. Отвратительней всего то, что, покоряясь Вам, я испытываю странное наслаждение, за что сам потом себя ненавижу. Клянусь, я вытравлю из себя это подлое, сладострастное рабство! Наедине с листом бумаги мне легче высказать всё, что я думаю по поводу Вашего возмутительного требования!
Мне кажется, что Вы злоупотребляете моим к Вам расположением и моей готовностью добровольно
