разведчиков с двумя немцами. То были «языки», за которыми ребята несколько ночей подряд ползали в тыл к врагу и теперь, довольные удачей, вели пленных в штаб. Но где Кривенку было разбираться в этом, если еще болела щека и жажда мести распирала его душу. Он набросился на пленных. Взбешенные хлопцы едва спасли «языков» и вместе с ними привели в штаб Кривенка, под глазом которого расплывался багровый синяк.
В штабе его долго ругали разведчики, начальники служб и, наконец, для окончательного разговора привели к командиру дивизии. Тот так же, не щадя, отчитал солдата, но Кривенок не промолвил ни слова в свое оправдание, все молчал, и полковнику, наверное, показалось, что он раскаивается. Вдоволь покричав, командир спросил:
– Ну, ты понял? Будешь еще самоуправничать?
Солдат, насупив изувеченное лицо, молчал.
– Я спрашиваю! Отвечай!
– Попадутся – все равно поубиваю, – мрачно пообещал Кривенок.
Этот ответ и решил судьбу упрямого солдата. Кривенок попал в штрафную роту, где ему, однако, посчастливилось – провоевал три долгих месяца и даже не был ни разу ранен. Потом на бесчисленных дорогах войны он все-таки отыскал свою часть и однажды с трофейным пулеметом на плече заявился на батарею. Желтых ворчливо пожурил хлопца и зачислил его в пулеметчики, разумеется, по совместительству с обязанностями орудийного номера.
– Слушай, Кривенок, – спрашиваю я, – откуда ты родом?
– А ниоткуда.
– Как это?
– А так. Родился под Смоленском. А потом, когда мать умерла, где только не побывал. Все детдома обошел.
– Плохо все же так… без родного угла.
– А на черта мне угол. Тебе много пользы от него?
– Много, – говорю я, подумав.
– А мне плевать. Гадов бить всюду одинаково, – ворчит Кривенок. Голос у него раздраженный, отрывистый.
– Чего это ты нервный такой? – как можно добродушнее спрашиваю я.
Но Кривенок только ругается:
– А ты не будешь нервный?.. Расписать тебе морду так – небось занервничаешь.
– Люди с разными лицами живут.
– Живут! – Он ерзает на комьях и глядит в сторону, опершись на локоть.
– Знаю, как живут. Каждому от тебя отвернуться хочется.
– Это ты напрасно. Девок же у нас нет. Чего стыдиться?
– Девок, девок! – едва слышно ворчит Кривенок. – Плевать мне на девок.
Однако он заметно нервничает, швыряет в темноту ком земли, вытягивается на бруствере и снова садится.
– Да и тут… Люська эта ходит…
Так вот в чем дело! Это правда, она всегда меняется, становится более сдержанной и мрачнеет, когда встречается взглядом с Кривенком, хотя ведет себя с ним, как и со всеми. Да и Кривенок, кажется, старается быть подальше от нее и никогда
