нас еще за бомжей-алкашей примут.
Сандер жил в трехкомнатной квартире на шестом этаже «сталинского» дома на Ленинском проспекте; бомжи-алкаши в таких не живут. На эту тему он часто шутил, что живет в окружении вождей мирового пролетариата, с таким видом, будто и сам без двух минут вождь. Девчонки, для которых разыгрывалась эта пантомима, неизменно смеялись – отчасти потому, что Сандер умел рассмешить, отчасти – потому что того требовали приличия: за шуткой должен был неизбежно последовать смех.
Год назад Сандер сделал в квартире капитальный ремонт, снеся половину стен и заменив их толстыми колоннами и балками, отчего квартира из стандартной «трешки» превратилась в некое обширное помещение без четкого разделения. Его шеф – руководитель одной из известнейших архитекторских фирм города – помог получить на все это разрешение. Стены и потолки со сложным рельефом были выкрашены в кипельно-белый цвет, на полу выложен дубовый паркет, тут и там красовались абстрактные картины и фигуры. Что ни говори, а ремонт был сделан на славу, по последнему слову дизайнерского искусства. Сандер готовил проект сам, и очень этим гордился. По крайней мере, так мне казалось. Единственным минусом этой квартиры было то, что она более напоминала некую пафосную арт-галерею, чем жилое помещение. Чего-чего, а вот домашнего уюта там не было ни на грош.
Дожевав завтрак, Сандер отправился в душевую. Я передвинул стул к окну и тупо уставился на улицу внизу. Москва жила в прежнем ритме; на первый взгляд, ничего не изменилось с тех пор, как я приезжал сюда в последний раз. Было это в апреле прошлого года, я был здесь проездом – остановился на ночь у Сандера перед вылетом на отдых в Египет. Тогда еще сандеровская квартира была ничем не примечательной «трешкой», все еще носившей на себе следы старых хозяев – пожилой семейной пары, решившей покончить с жизнью в шумном центре и переехать в домик где-то в Подмосковье. Сандер тогда только-только закончил расплачиваться со всеми кредитами, которых в свое время понабрал, чтобы купить безумно дорогую даже в те годы квартиру на Ленинском, и пребывал в некоторой эйфории от избытка свободных денег.
Тогда мы не пошли ни в какой клуб, а просто сидели и пили пиво на кухне. Вечерело, и предзакатные лучи солнца окрасили крыши проезжавших по широкому проспекту машин в одинаково золотой цвет. С шестого этажа зрелище было похоже на соревнования по бегу среди интеллигентных жуков-светлячков. Хотя настоящих светлячков я в жизни не видел, и даже не представлял, как они выглядят, не говоря уже о каких-то там забегах. Но почему-то тогда именно эта мысль пришла мне в голову.
Этих автосветлячков я хорошо запомнил. А вот о чем мы говорили, опустошая одну за другой бутылки кисловатого нефильтрованного пива – не помню хоть убей. Я все смотрел и смотрел вниз, время от времени прикладывая к губам бутылку, солнце плавно уходило за стены из похожих друг на друга, как кирпичи, зданий, автомобили один за другим стали зажигать фары, и каждый из них оставлял в глазах после себя длинный призрачный желтый след. Радио тихо играло какой-то рок, заполняя паузы между песнями невнятным бормотанием или
