полгода приезжал много раз, буквально метался между городами. Их встречам той поры и долгим прогулкам, когда Марина Цветаева дарила ему, насквозь петербургскому поэту, названному ею «молодым Державиным», свою Москву, посвящены ее стихи «Никто ничего не отнял…» и «Ты запрокидываешь голову…»
Но эти кризисы они с Сергеем преодолевали еще сравнительно легко, при выходе из них все глубже осознавая единственность своих отношений.
Пронзительно вспоминает Марина в годы долгой разлуки во время Гражданской войны многое сказанное Сергеем на самые разные темы.
«Я знаю душу Москвы, но не знаю ее тела. Я вообще наклонна к этому, но сейчас – по отношению к Москве – это грех. ‹…› вспоминаю Сережу, как он называл мне все дома в переулках (дом Герцена, дома, где бывал Пушкин и т. д.), и все церкви в Кремле – и Замоскворечье, вспоминаю его высокое плечо над моим правым плечом (правым, п.ч. ему нужно было отдавать честь) и бледную, несмотря на загар, прелестно впалую благородную щеку, и голос:
„Мариночка…“
Напрасно начинаю писать о нем в книжке» (1919, 23 июля).
Такие суеверные оговорки, связанные со страхом за жизнь Сергея, встречаются в ее записях не раз.
«Читаю „Коринну“ (роман Жермены де’Сталь). Ослепительная книга, куда больше, чем Ж. Занд. Большая душа и большой ум. И моя вечная привычка надо всем (человеческим!) задумываться. И глубокое равнодушие ко всему, что вне (грудной клетки!) человека.
Рим для нее – развалины человеческих страстей, огромное кладбище – пепелище.
Это напоминает мне слова Сережи – „Меня тянет в Европу, потому что в ней каждый кусочек земли освящен миллиардами человеческих жизней. Мне не нужно диких островов“».
С особым волнением вспомнила она в 1919-м страшном году пророчески прозвучавшие слова, сказанные Сергеем Эфроном в 1913-м о танго: «Такой танец возможен только накануне мировой катастрофы».
…Уже два года шла Первая мировая война, уже много молодых людей разных стран пало на полях сражений, и фронтовики все больше осознавали трагическую бессмысленность этой кровавой мясорубки – то, что великому поэту было ясно с самого начала («Не надо людям с людьми на земле бороться…» – писала Марина Цветаева еще в 1915 году.). Давно схлынул искусственно нагнетаемый патриотический подъем первых месяцев войны, но Сергей Эфрон рвался на фронт – он не может спокойно жить, когда каждый день гибнут его ровесники. Медики признали его негодным (туберкулез), но он все равно едет на фронт медбратом в санитарном поезде.
В стихах Марины Цветаевой зазвучали новые ноты.
Белое солнце и низкие, низкие тучи,
Вдоль огородов – за белой стеною – погост.
И на песке вереница соломенных чучел
Под перекладинами в человеческий рост.
И, перевесившись через заборные колья,
Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд…
Старая баба – посыпанный
