на человека, который обнаружил особенно отвратительную змею, обвившуюся вокруг его руки, и еще не опомнился.
– Да, – сказал он. – Понимаю, что вы имеете в виду. Если вы с ними в хороших отношениях, я не хочу этому угрожать. – Сожаления в его голосе не слышалось. – И в конце концов, – продолжал он с нарастающей уверенностью, – если показания дает женщина, она не обязана объяснять в подробностях, что происходило, так ведь? Она может сказать, что Арнольд старый знакомый. Что он заглянул на чашку кофе. По крайней мере мы избавим от страданий Рут.
– Только вот что еще, – вкрадчиво заговорил Мюррей. – Женщина, о которой идет речь, – знойного вида, рыженькая, лет двадцати, и фигура у нее – ну, мягко говоря, телесами наделена она очень щедро. Лоскальцо, едва увидев ее, все поймет. И тут же выбьет эту чашку кофе у вас из руки.
Глядя, как Харлинген переваривает услышанное, Мюррей поразился своей искренней симпатии к этому человеку. Харлинген по любым меркам человек порядочный. Судя по всему, хороший муж, хороший отец, хороший друг. Не лишен мужества. Он мог бы вести спокойную жизнь, как избалованный кот, однако в своем возрасте отказался от этого и отправился бродить по незнакомым проулкам, сражаться с более сильными и хитрыми котами, изначально знающими эту местность. Да, решение неразумное. Отдающее благородным добросердечием, навязчивым идеализмом, такие часто заражают людей типа и класса Харлингена. Предложенное психоаналитиком, берущим за час сорок долларов, понимающим, что должен предоставить что-то за свой гонорар. И все-таки оно требовало мужества. С определенными оговорками невозможно не испытывать симпатии к человеку с таким духом. И не существует закона, запрещающего Харлингену в конце концов повзрослеть и проявить здравый смысл. Подумав это, Мюррей обратился к Харлингену:
– Не будете против, если я задам личный вопрос?
Харлинген улыбнулся:
– Знаете, когда начинают с этого, обычно я обнаруживаю потом, что против. Это шутка, разумеется. Что вы хотите узнать?
– Вы изменили свой взгляд о Ландине? О том, что он безупречный, примерный, честный полицейский, которого двое правонарушителей ложно обвиняют по неизвестной причине?
– Нет, не изменил, – ответил Харлинген. Он был явно раздражен. – И, судя по несколько сардоническому тону, я понял, что и вы не изменили своего. Меня это удивляет, право.
– Почему?
– Почему? Из-за показаний, которые вы сами получили. Вот этих, – сказал Харлинген, хлопнув ладонью по бумагам перед ним. – Хорошо, я признаю, это доказывает, что Арнольд поступил глупо. Может, даже немного хуже, чем глупо. Но вместе с тем это доказывает, что он не виновен в лжесвидетельстве. Не представляю, как вы можете это оспаривать.
– О, еще как могу. И оспариваю.
– Не представляю как, – упрямо повторил Харлинген. – Одни только показания той женщины…
– …охватывают около двадцати минут. Не охватывают ни одной минуты до или после.
– Но Ландин все остальное время находился вместе с Флойдом. Вы слышали, как Флойд сказал это.
