style="font-size:15px;"> – Хорошо, пусть так. Любой младенец в детстве весел и счастлив, потом он видит все эти ужасы и становится хилым и беспомощным страдающим старцем.
– Так как же ты можешь говорить, что лицо этого ребенка прекрасно? – продолжал наезжать на меня Цонгкапа.
– Вот так и могу, – с полной уверенностью в своей правоте ответил я. Слова возражения хлынули потоком откуда-то изнутри, без напряжения, естественным образом. – Это ж очевидно: младенцу хорошо и весело сейчас, в данный момент, это сегодня он так прекрасен, когда, смеясь, смотрит на нас своими чудными глазенками. И пусть потом он состарится, пусть он насмотрится ужасов этой сумасшедшей жизни, все равно вот прямо сейчас, в дни его детства, он пока еще радостен и красив.
– Так, значит, это приятно, – проговорил он уже мягче и как-то задумчиво, – приятно и совсем не больно, если медленно, но с нажимом водить языком по лезвию бритвы?
Этот яркий образ снова поразил меня – голым языком да по сверкающему лезвию, брр-р!
– Конечно, больно, еще как больно! Порезаться ведь можно.
– А теперь представь, – продолжал он, – что бритва обильно смазана медом; представь, что она спрятана под слоем меда так, что ее не видно. И вот ты лижешь мед, наслаждаясь его теплым сладким вкусом, еще не зная, что в нем бритва, и вдруг, лизнув в очередной раз, понимаешь, что разрезал себе язык.
– Это будет очень больно и вовсе не приятно. Трудно представить себе боль острее. Если лизать мед, а при этом лизнуть лезвие бритвы и поранить язык, то это будет одна только боль.
– Итак, ты хочешь сказать, – заговорил тибетец таким уверенным голосом, который я слышал в Академии у своего однокашника во время игры в шахматы, хода за два до того, как тот ставил мне мат, – что лизать мед – не удовольствие?
– Лизать мед? – автоматически переспросил я. – Удовольствие.
– А лизать мед, если в нем бритва, которая располосует тебе язык на ленточки, – удовольствие?
– Ну говорили же уже, что нет, не удовольствие. Сколько можно?
– Итак, если удовольствие неизбежно сопровождается безграничным страданием, то можно сказать, что это не удовольствие?
– Да! – с торжеством сказал я.
– Так-то вот! – торжествующе заключил он и показал мне лицо младенца: оно было прекрасно и радостно, на нем не было ничего, кроме страдания.
Глава III
Медитация
Слова Учителя Цонгкапы и, как мне сейчас представляется, смерть моей матушки сильно подействовали на меня. Не то чтобы я был подавлен или впал в отчаяние; внешне я жил обычной жизнью, продолжал свои научные исследования, занимался литературной деятельностью, обеспечивая себе вполне пристойный, хотя и скромный достаток.
Однако мысли о жизненных путях и смерти стали постоянными спутниками в моем сознании, из одного всегда следовало другое.
Да, моя мать прожила хорошую и плодотворную жизнь; вырастила
