26 или 27 градусов. Впечатление от города было чрезвычайно тяжелое. Как будто вот над городом витает… эти души этих убиенных, погибших людей и во время блокады, во время сталинских репрессий, во время кошмарных репрессий времен так называемой революции нашей, объединить вот эти сверху несущиеся стоны и крики от этого города, прекрасного впечатления… белые ночи этого города, я не могу. Для меня это город, за жизнь которого заплачено вот этими кошмарными страданиями. Я всегда очень часто об этом думаю, об этой цене. Цена этого города, она меня не отпускает. Может быть, это уже фобия какая-то. Может быть, я уже просто схожу с ума. Но жить в Ленинграде и не помнить об этом, не знать об этом невозможно. И книга эта, считайте, что это главный, если угодно, нравственный, религиозный документ для нас. Важнее этой книги для жителей Петербурга нет. И поэтому мы с таким трепетом, с такой любовью относимся к Гранину, слава Богу, живущему рядом с нами и участвующего в жизни города и сегодня, потому что сейчас в городе нет второго человека, который мог бы заставить власти или там разных, всяких там бандитов остановиться и прислушаться к мнению горожан. Гранин для нас – это какой чистый, светлый образ и, слава Богу, живущий рядом с нами. Слава Богу, живущий рядом с нами.
М. ПЕШКОВА: Их давние муки и боль, и нет прошедшей истории. Режиссер и сценарист кинокартины «Читая блокадную книгу» А. Сокуров. я М. Пешкова. Программа «Непрошедшее время».
Генрих Боровик о знакомстве с Эрнестом Хемингуэем
(27 МАРТА 2016)
Повтор от 2004 г
М. ПЕШКОВА: Гостеприимно принимал меня известный публицист и писатель Генрих Аверьянович Боровик. Разговор зашел о друзьях, среди которых были и Роман Кармен, и Юлиан Семенов. Хотелось расспросить о многих. Но более всего меня интересовало, как состоялось знакомство с Хемингуэем. Рассказывает Генрих Боровик.
Г. БОРОВИК: 60-й год. Год назад произошла революция на Кубе, и я рвался поехать туда. Рвался просто увидеть, что, как, чего. До этого я уже был там. И во Вьетнаме во время войны с французами. Там изгоняли французских колонизаторов. Был я в Индонезии во время войны. На Суматре было провозглашено правительство в изгнании, в общем, был такой мятеж. И я с огромным удовольствием принимал… И был единственный, кстати, иностранный журналист, которого Сукарно пустил на театр боевых действий. Написал об этом. В общем, я так как-то по горячим точкам начинал свою деятельность. Бирма, там тоже была такая мини гражданская война. Все это было чрезвычайно интересно. В общем, я ездил по революциям, так сказать. И когда случилось это на Кубе, я очень хотел туда поехать. И выпросил, в общем, командировку. В «Огоньке» я тогда работал в международном отделе. Ну, уже себя как-то зарекомендовал, уже были очерки, и уже был достаточно популярным журналистом. И меня решили послать. Ну, а Вы знаете, в то время для того чтобы послать журналиста, да еще, там скажем, на Кубу, разрешение требовалось ой-ой-ой какое. Это секретариат ЦК как минимум, а иногда и Политбюро. В общем, все
