выход в мир, к солнцу, и радостное предвкушение чего-то нового и прекрасного…
А Элизабед заметила, что милый, робкий мальчик с наивными глазами превратился в молодого мужчину, стройного и румяного. Научился читать и писать, хотя и делает это с ошибками, и более или менее правильно излагать свои мысли. Это были единственные изменения, которые пришли к нему со временем. В остальном же – Никала остался ровным счётом таким, каким она его помнит. Добрым, простосердечным, застенчивым и совершенно несамостоятельным РЕБЁНКОМ. Мудрая женщина видела в этом юноше беспомощность, его неготовность для борьбы за существование. В то же время она замечала, что он всё ещё сияет нетронутостью своей души, наполненной возвышенными устремлениями.
И она, сердечно желая помочь другу детства, стала подыскивать настоящих художников, которые, несомненно, согласились бы за плату заниматься с Никалой живописью. Но этому, как видно, не было суждено сбыться. У Нико неизменно находились отговорки. Хотя, как-то вдруг он сообщил, что хотел бы научиться ремеслу, и Элизабед с превеликой радостью отвела его к своему старому знакомому, хозяину типографии, расположенной на Михайловской улице. Старый еврей, придирчиво рассмотрев Нико поверх своих очков, сообщил, что ремесло типографа хорошо кормит, да и заказов, мол, у них много. А само занятие связано с чтением, картинками, требует ума и усидчивости. Трудиться придётся, порой, день и ночь. Нико поначалу согласился, но проработав у старого еврея лишь короткое время, он вернулся, объяснив, что типографское дело не пришлось ему по душе. Не мог же он признаться, что, на самом деле, он страшно скучал по Элизабед и не смог вынести разлуки!
Одолеваемый влюблённостью и одновременно той скрытой опасностью, каковую она в себе таила, он, вставая по утрам с постели, начинал стыдиться своих мыслей и чувств, пережитых в ночную бессонницу! Никогда не умел он говорить о нежных чувствах. И сейчас не тешил себя мечтами. Однако, одно обстоятельство подталкивало его к действиям. Он замечал, что с появлением Элизабед, в их шумном доме всё чаще стали собираться молодые люди – высокородные грузинские и армянские аристократы и богатые коммерсанты, которые, как казалось Нико, поглядывали на Элизабед с интересом и галантно оказывали ей знаки внимания, которые она, будучи женщиной благовоспитанной, не отвергала в резкой форме. И робкая надежда, поселившаяся в нём – единственное, чем он располагал, – заставляла его спешить. Теперь он старался найти любой предлог для более частого общения с ней. Игра в нарды, например! А что? Очень даже «умное и достойное занятие», как поговаривала старая Эпросине-ханум. А однажды он предложил нарисовать её портрет. Она с удовольствием согласилась ему позировать в гостиной и он стал её рисовать, а потом вдруг уничтожал нарисованное. Снова рисовал – и вновь уничтожал. Чтобы удержать её с собой подольше… А потом он сделал ещё один робкий шаг – попросил разрешения прийти
