доски, либо прилежанием отметиться и по службе потихоньку вверх расти. Чем лучше машина отлажена, государь, тем меньше внимания к себе требует. А уж про все эти писульки, – махнул князь в сторону обширной горницы, – ты и вовсе слышать не будешь. На полпути до Москвы с ними дьячки разберутся.
– Не стал я челобитные назад возвертать, – кивнул Иоанн. – Там люди неведомые, а Адашеву и духовнику своему я доверяю, давно знаю обоих. Потихоньку со всеми изветами разберутся.
– Да, кстати, про жалобы, – спохватился Зверев. – Уж на кого больше всего жалуются, из-за кого тысячи людей слезы льют – так это Казанское ханство. Грабят татары и грабят, грабят и грабят, никакого спасу с ними нет! Почему не собрать силу русскую в кулак да не прихлопнуть их раз и навсегда?
– Думские бояре клялись, бунт супротив ставленника османского уже зреет. Золота для мурзы Камай Хусаинова триста гривен из казны уж отмерено да серебра пятьсот. Его татары порешили над собой поставить. Он мне уж семь писем отписал, в верности клянется.
– Он-то, может, и клянется, да грабежи при его власти не остановятся. Первый раз, что ли?
– Обещается прекратить. А коли кто через рубежи наши и перейдет, через него настигнуть сможем, покарать да полон и добро назад вернуть.
– Все они обещают, да никто не отдает.
– Отчего? Шиг-Алей, как его сажали, один раз пять тысяч полоняников русских в дома возвратил, а второй раз – так и вовсе десять.
– А потом Сафа пришел да позволил татарам взамен тридцать тысяч рабов захватить. Какой смысл терпеть все это, государь? Мы одного поддержим, потом турки другого посадят, что пуще прежнего на Русь погаными словами лается и пакости всякие творит. Туда не сторонника, туда наместника своего сажать надобно. Гарнизон поставить, воевод наших на места прислать. Чтобы османов и ногайцев не пряниками, а рогатинами встречали. И чтобы грабителям убегать некуда было, коли уж на Руси пошалили. Чтобы и тут, и там одна петля их ждала. Вот тогда истинно дружеской Казань для нас станет. Но не раньше.
– Наместнику и воеводе они воспротивятся, боярин, – покачал головой юный царь. – Немало крови Москве пролить придется, дабы на своем настоять. А хана, нам дружеского, казанцы сами просят, сами сажают. Им разве подмогнуть надобно, хоругви наши показать, тон сурово повысить. Почто животами за то платить, чего миром добиться получается?
– А потом Порта своего хана вместо нашего к власти снова пропихнет. И начнется прежняя волокита.
– Одолеем мы Порту, боярин, одолеем. Чай, в ханстве Казанском у нас сторонников куда более набирается, нежели османы прикупить могут. Дай срок, пересидим басурман на Волге. Но вот как быть, коли незнатного боярина в воеводы губное общество выберет? Князья и бояре родов старых его ведь слушать не станут.
– Как не станут, если его выберут?
– Знатных родов, Андрей Васильевич, мало, а худородных бояр много. Худородные
