временно покинувший свои армии для того, чтобы оперировать язву в желудке”. В этой же заметке сообщалось, что “здоровье товарища Гаврилова вызывает опасение”, но что “профессора ручаются за благоприятный исход операции”».
У больного не было пульса, не билось сердце, и не было дыхания, и холодали ноги. Это был сердечный шок: организм, не принимавший хлороформа, был хлороформом отравлен. Это было то, что человек никогда уже не встанет к жизни, что человек должен умереть, что – искусственным дыханием, кислородом, камфарой, физиологическим раствором – окончательную смерть можно отодвинуть на час, на десять, на тридцать часов, не больше…
А потом и в личном разговоре с тем самым «негор-бящимся человеком» Гаврилов получает недвусмысленное распоряжение: «Я тебя позвал потому, что тебе надо сделать операцию. Ты необходимый революции человек. Я позвал профессоров, они сказали, что через месяц ты будешь на ногах. Этого требует революция. Профессора тебя ждут, они тебя осмотрят, все поймут. Я уже отдал приказ».
Заканчивается все плохо – злополучная язва оказывается зарубцевавшейся (как и было в реальности у Фрунзе), однако организм командарма, долго не поддававшийся наркозу (и это соответствует реальным обстоятельствам), не выдерживает высокой дозы хлороформа.
Эмигрировавший секретарь Сталина – Борис Бажанов – в своих мемуарах («Воспоминания бывшего секретаря Сталина») утверждал, что Пильняк этой повестью прямо указывал на Сталина как организатора устранения Фрунзе. «Фрунзе, перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал еще от времени дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную заботу об его здоровье. “Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников”. Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К тому же врачи Фрунзе операцию опасной отнюдь не считали. Я посмотрел иначе на все это, когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой. Общеизвестна “Повесть о непогашенной луне”, которую написал по этому поводу Пильняк».
Когда мы вернулись в июле из-за границы, нам рассказывали, что Фрунзе сильно болеет и что ему очень повредили ушибы, полученные при автомобильной катастрофе. Это было на шоссе около санатория «Узкое». Он вылетел и со всего размаха ударился о телеграфный столб. Многие подозревали злой умысел в этой катастрофе. С тех пор он не поправлялся. Жил долго в Крыму, так как жена его в чахотке и севера даже летом не переносит. Его одного только недавно привезли в Москву и после ряда консилиумов решили делать операцию. Мы слышали, что в этом решении был нажим от кого-то из властей. Судя
