начала разъедать душу. Правильно говорят, от себя не убежишь.
С Андреем мы регулярно переписывались, он по-прежнему лежал в больнице и, так же как и я, пребывал в нелучшем расположении духа.
Что врачи говорят?
Я еще в больнице. Здесь отбой в 22.00, а подъем в 8.00, представляешь? Но я весь день сплю. Жить, говорят, буду. Какие новости?
У меня куча домашней работы. Когда выпустят?
Не говорят пока. Надеюсь, на следующей неделе. В Москве обещают мокрый снег и холод.
У нас жара. Вчера полночи каталась по Парижу на велосипеде. Тебе вставать-то можно?
Ну, конечно, мне же не ноги ампутировали. Я гуляю каждый день тут, как Пушкин в Болдино.
Мемуары тебе еще не хватало писать под деревцем. Девочки к тебе там не приходят? С пирожками.
С градусниками приходят и капельницами.
Я знала, что ему тоже не сладко, и даже когда его выписали из больницы, он часто жаловался на то, что постоянно болеет и сильно потерял в весе, но все наши разговоры были в шутливой манере на отстраненные темы, что в какой-то момент перестало меня устраивать. Мне надоела эта дурацкая маска, и я написала то, что думаю. Что мне очень тяжело, и что он мог бы уже давно приехать.
На это последовал ответ:
Приехать не сложно, просто я знаю, как это получится. Мы поживем два дня как летом, будет хорошо, а потом разъедемся. И, судя по всему, тебе это большой радости не принесет.
Только поэтому не еду.
Спасибо, конечно, за заботу. Мне, безусловно, далеко до вашего прагматичного ума, месье. Но я живу по принципу, что можно и порыдать недельку, но потом вспоминать всю жизнь.
А я, например, не хочу неделю рыдать.
Я ответила, что тогда не понимаю, зачем он мне пишет. Он сказал, что если я не хочу, то можем не общаться. Я ответила, что вот и прекрасно.
Больше мы не переписывались. И от этого мне стало еще хуже. Я постоянно была на пределе, готовая в любой момент расплакаться по любой мелочи. Например, один раз я купила в какой-то палатке сэндвич и попросила по-английски его разогреть. Пожилая продавщица только пожимала плечами, хотя я упорно тыкала в микроволновку. А потом я шла по улице со своим холодным сэндвичем, и слезы градом текли по щекам.
Меня никто не понимает. Я хочу домой, к маме…
В этом круговороте непонимания, казалось, только Саша возвращала меня на землю к моей изначальной цели и призывала не отказываться от нее и двигаться дальше.
Она писала мне:
Помню, когда я жила в Штатах, у меня был поклонник, который аж жениться предлагал, но когда я оказалась в дикой депрессии одна, я ему позвонила, и он меня послал! Просто как чувствовал, что я слабая стала. Это чертовски подло,
