Шрамов отправил под ноги очередной плевок.
Он повёл стволом автомата. Переступил с ноги на ногу и шагнул вперёд. Под подошвой лопнул пакет с леденцами. Затем хрустнула пластиком кукла. Она подхватила ноутбук, быстро вышла наружу, захлопнула дверь и принялась искать в кармане сигареты, только пальцы, внезапно ставшие холодными и негнущимися, никак не могли уцепиться за пачку.
За спиной загрохотал автомат, и голуби, снова занявшие свои места на крыше, испуганно рванулись в стороны. Она вздрогнула и ощутила биение сердца где-то в животе, там, где ему совсем было не место.
8
Мелкие капли дождя собирались в тонкие струйки. Скользили по стеклу к карнизу. Провал между домами казался бездонным, а заострённые кровли возносились перед ним в мутное небо с едва заметным в окружающей серости расплывчатым диском луны. Мокрая мостовая далеко внизу, подсвеченная дёргающимся отблеском неоновой вывески какого-то банка, была пустынной. Только изредка ко входу питейного заведения в доме напротив подкатывало такси, разгоняя призрачный свет рекламы яркими лучами фар, и, забрав очередного клиента, оставляла ему невесёлую перспективу таращиться на промокший насквозь безлюдный переулок. Креспин невольно сглотнул слюну и прижался лбом к стеклу: там, всего за десять этажей и десять шагов через мостовую, были посетители, нормальная выпивка, беспечные разговоры, еда, в конце концов.
– Не маячь, Хромой.
Женский голос за спиной прозвучал раздражённо. Он усмехнулся про себя: впервые за время короткого знакомства его спутница не использовала местоимение. Всунул руку в карман, достал смятую пачку с сигаретами, залез внутрь пальцами, осторожно ощупал две последние, пересчитывая их снова и снова, затем вытянул губами одну и загремел спичками в коробке.
– Курево закончилось, – сказал, словно самому себе.
– У меня есть.
– Рад за тебя, Гальса.
– Сказала же, не маячь.
Он обернулся, насмешливо оттопырил нижнюю губу с прилипшей сигаретой, встряхнул коробком возле уха и хмыкнул:
– Трёшь их, трёшь, как…
– Договаривай, – зло бросила она и выпустила из рук носовой платок.
– Как кобель сучку.
Она прихлопнула ладонью россыпь тусклой латуни патронов на низком столике. Потом смахнула запястьем со лба прядь волос и вздёрнула подбородок. В неверных красноватых бликах вывески её распахнутые тёмные глаза, тонкие черты лица и желваки, перекатывающиеся от гнева на высоких скулах, вызвали у Креспина циничный смешок. В других обстоятельствах он, может, и промолчал бы, но третьи сутки бесполезного уединения с этой симпатичной девушкой заставили его напрочь забыть о хороших манерах.
– Не зыркай, – он чиркнул спичкой, – не из пугливых.
– Остряк!
Гальса огрызнулась и потянулась за оброненным клочком ткани. Затем предложила:
– Лучше бы ствол проверил.
