Глеб Горбовский. И даже был за это раз или два бит, потому что, когда он объявлял, что это он – автор, его слова и его немудреные аккорды, ему грубо возражали, непримиримо, мол, мы знаем, автор – народ. Что-то такое. Эту песню нельзя сказать, что я исполнял, я вообще не умею петь, но эту песню я тем не менее, как-то Ахматовой, ну что ли… другого слова не знаю, – «пропел». А поскольку эта песня невероятно свободная, нестеснительная и поскольку все ее тогда пели, текст был канонический, то единственно, какую я позволил себе в ней замену – непонятно почему, сейчас так бы не случилось, но тогда мне померещилось, что будет лучше, если я спою… и, между прочим, в чем-то песня из-за этого проиграла, зато в другом выиграла… там есть такой куплет «Мне девка ноги целовала, как шальная / Одна вдова со мной пропила отчий дом, / И мой нахальный смех всегда имел успех / Ах, моя юность пролетела кувырком». Так вот почему-то вместо «мне девка ноги целовала», я спел «мне дева ноги целовала, как шальная». Мне казалось, что это больше отвечает стилистике нашего тогдашнего разговора с Ахматовой. Кроме того, я ее познакомил с песней «Он вез директора из треста». Которую, если бы мне Городницкий как-то помог, мы бы ее исполнили, потому что она классная…»
Александр Городницкий: Давай (поднимается на эстраду). Я: Давай, да?
Он вез директора из треста
на «Волге» цвета изумруд.
Не суждено было до места
доехать тем, кого везут.
На самом тесном повороте
разбил шофера паралич.
В предсмертной жалобной икоте
упал на руль шофер Кузьмич.
Машину вынесло под гору,
нога шофера на газу,
поехал он под светофоры,
а был ведь ни в одном глазу.
Директор делал выкрутасы,
баранку рвал у мертвеца.
Но ни одна на свете трасса,
эх, не бывает без конца.
Она кончалась магазином,
где ювелир, как изумруд,
стоял, зеленый рот разинув,
и думал: «Счас меня убьют».
Вот так убили ювелира.
Его убил мертвец-шофер.
И поэтическая лира
на том кончает разговор.
(Аплодисменты.)
Я: Эта песня пользовалась успехом у всех аудиторий, включая и Анну Ахматову конкретно.
А кроме того, когда я вернулся после одной поездки в деревню, куда был сослан Бродский, я привез тоже оттуда его песню. Спел, как умел. Песню «Лили Марлен», которую считаю превосходной. Позднее он приписал еще два куплета, но это было уже не то, другая история. В те времена денег у нас совсем не было, поэтому любое обещание воспринималось как почти гонорар. А ему сказали, кто-то из Александринки, что, если он напишет текст полномерный, то песню возьмут для какого-то спектакля и заплатят. Надо бы, понимаете, что-то прибавить. Он прибавил два куплета, они не украсили песню. И им к тому же не подошло. Куплеты неплохие, но песню не украсили.
Такая
