восходит на свой вал.
И долго молится. И вскоре
Молва в народе разнесет,
Что смерть тому и роду горе,
Кто всуе хана помянет,
Что имя хана непреложно,
Доступно только небесам,
Что помянуть его возможно,
Когда он соизволит сам…
И долго нукеры казнили,
Глупцов, нарушивших закон.
И солнце красное из пыли
Палило знойно… Этот сон
Приснился после возлияний.
Бутылка водки, как дурман.
Так пусть умрет от содроганий,
Назвавший пойло – «Чингисхан»!
«Пожалейте, люди, чертей…»
Пожалейте, люди, чертей,
Они тоже хотят быть людьми.
У них все, вроде, как у людей,
Но все чего-то нет, черт возьми!
Жаль, что до скончания дней,
Обернувшись, не стать им людьми.
Пожалейте, люди, чертей,
Люди! Будьте людьми, черт возьми…
Страшная жизнь
Что ж, выпала доля поэта,
И вот свои видишь стихи
А с ними портрет в туалете.
За что, за какие грехи?
Твои обнаженные нервы
Покрылись коростой давно.
Жопастые суки и стервы
Изводят тебя на гавно.
И ты – дорогая игрушка,
И черти играют тобой
И держат все время на мушке.
Какой дорожишь ты судьбой?
Вот этой? Да выбрось тревоги,
И с ними чертей и тюрьму.
А нужен ты только лишь Богу
И только ему одному…
Голос на сельском кладбище…
Здесь только мертвые не пьют, и стонут, плача, провода,
Давно не сеют и не жнут, и все дороги – в никуда.
Я по дорогам тем прошел. Устал, продрог, по волчьи выл.
Мне странно, мертвому, еще: с улыбкой думать, что я жил…
Что я китайский спирт хлестал, и жил угрюмым, страшным, злым.
В гробу, с улыбкой на устах, намного лучше, чем живым…
На Амуре
Надо мной ходили тучи хмуро:
Я студентом в юные года
На высоком береге Амура
Охранял, в речном порту, суда.
Баржи, земснаряды и черпалки,
Тралы и морские невода.
Шел я в трюм за рыбой вперевалку.
А под трюмом двигалась вода…
Не дошла до родины горбуша:
На пути ее попался трал.
Иссушая, убивает суша.
Лучше повстречать девятый вал,
Где она гуляла бы на воле,
Рассекая волны. И в пути
Зрели в ней икринки. Но до боли
Радостно
