раздался за спиной жизнерадостный голос и рядом с ним плюхнулся капитан в расстегнутом кителе. – А что здесь делает гражданская сволочь?
– Плюшками балуюсь, – односложно ответил он, не отводя взгляда от жидкого зеркала огромной лужи, в котором дрожало вечернее светило.
– Тебя, говорят, поздравить можно? Случись чего, похоронят по высшему разряду, с прощальными десятью выстрелами, как и положено старшим офицерам.
Он промолчал.
– А вообще-то дурдом. Такое только в нашем российском бардаке возможно – одним приказом майора присвоить, а следующим по номеру – уволить из рядов Вооруженных сил… Куда ты теперь?
– Ты не поверишь.
– А все же?
– У меня самолет через шесть часов.
– Куда?
– В Коста-Рику.
– Та-а-ак… – протянул собеседник. – Сатурну больше не наливать.
– Как скажешь, – пожал он плечами.
– Ладно, пора мне, – капитан протянул ладонь. – Не забывай, звони. Если честно, завидую я тебе. Пока.
Глядя вслед удаляющемуся капитану, майор запаса усмехнулся:
– Я же говорил, что не поверишь.
Боже мой, как мельчает нынешнее офицерство, подумал он. А ведь этот еще один из лучших. Всеобщая деградация. Куда подевались традиции и прочая атрибутика армии? Значит, такие традиции и такая теперь армия. Приводить проституток в офицерское общежитие стало нормой жизни, причем не только для холостых, но и для женатых офицеров.
А что тебя удивляет, майор? Сложно сказать, он пожал плечами, обрывая соломинку и привычным жестом закидывая ее между зубов. Почти как сигарета… Интересно, в который раз я так уже думаю за последние десять лет? А ведь и правда, десять с лишним лет прошло… А теперь каждый озабочен лишь полнотой своего кармана и кошелька. От лейтенанта до полковника и выше. Нет больше таможенников Верещагиных и красноармейцев Суховых, и никому за державу не обидно. Небольшая поправка, заметил он. За такую державу не обидно.
И что теперь осталось, невесело подумал он, забрасывая голову назад и впиваясь глазами в начавшие проявляться на небе звезды. Ничего. Мертвая душа. Боль от череды предательств. Нет больше веры, нет сил, и тебя больше нет. Остался лишь скелет некогда мощной боевой машины, сгнившей под дождем мелких и крупных житейских проблем. Боже мой, во второй раз повторил он, как же холодно. Как холодно в этом мире, мире, который когда-то казался таким добрым и справедливым. Действительность оказалась много хуже, и когда он адаптировался, было уже почти что поздно – все позиции проиграны, и только многократно проверенная личная и оттого почти несокрушимая броня спасла и на этот раз. Тебе тридцать лет, хватит ныть, оборвал он себя. Вот именно, тридцать лет – ни дома, ни друзей, одни враги. Так это же хорошо, оскалился он, полная автономия, тем более, что большинство врагов уже покойники.
Июньское солнце совсем перестало греть и,
