Если в Лондоне нужно оставить только один дом, пусть это будет Лэнсдаун-роуд.
– На неделе там может жить Хью, да и остальные пусть приезжают, когда надо.
Тут Эдвард умолк: при таком раскладе шансы видеться с Дианой сильно уменьшаются, однако возразить нечего.
– Посмотрим, как жизнь сложится, – только и сказал он.
Эдвард заметил, что отец ищет портвейн, который стоял справа от него. Он поднялся, обошел кругом и налил ему, затем подвинул графин дальше.
– Зоуи, портвейн у тебя, – сказал он. Та вздрогнула и передвинула графин Хью. Какая хорошенькая! На ней было платье с запа́хом вроде халата, цвета морской волны, расшитое цветами; волосы гладко зачесаны назад и убраны в сеточку по-викториански. Изумительный цвет лица – рядом с ней остальные женщины выглядели поблекшими и обветренными, хотя в последнее время она была ужасно бледной. Может, Руп воспользовался его советом насчет поторопиться с новым малышом?
Дюши прекрасно понимала, что мужчины хотят обсудить дела, и сразу после десерта (она не одобряла сыр на ночь) подала знак – женщины вышли в гостиную. Айлин принесла кофе.
– Мамочка, прежде чем ты начнешь играть, мне нужно раздать вот это, – сказала Рейчел. – Бриг хочет, чтобы их повесили на каждую дверь спальни.
– «Инструкции на случай налета», – прочла вслух Сибил. – Господи, кто это напечатал?
– Я. Экономка в приюте сказала – нужно раздать их нянечкам, а Бриг распорядился, чтобы они были у каждого. Правда, вышло неважно – я печатаю как корова копытом.
На это ушла куча времени, подумала Сид. Судя по всему, Вилли пришла в голову та же мысль.
– А что, копирки нет?
– Есть, но ужасно старая. Я все равно делаю кучу ошибок, так что без особой разницы.
Инструкция была весьма разумной и регламентировала как дневные, так и ночные действия.
– Хотя, конечно, ночью налетов не будет – они же сами ничего не увидят, – предположила Вилли.
– До тех пор, пока мы обеспечиваем тщательное затемнение.
Какое-то время решали, кто за чьих детей отвечает в таких случаях, затем воцарилась тишина.
Вечер, заполненный привычными домашними занятиями – Сид с Дюши играли сонаты Моцарта, затем мужчины вышли из столовой и присоединились к дамам, – был отмечен небольшими паузами, когда тихое постукивание спиц или шорох рассыпающегося полена в камине или стук ложечки о кофейную чашку лишь подчеркивали погруженность присутствующих в свои тревоги.
Опуская крышку пианино, Дюши заметила:
– Помните, как в прошлую войну стало непатриотичным играть немецкую музыку? Какая глупость!
– Ну не все же так думали! – убирая скрипку в футляр, воскликнула Сид.
– Лишь те, кто давал мужчинам с плоскостопием или близорукостью белые перья[3], – сказала Рейчел.
– Наверняка
Белые перья – символ трусости; их давали мужчинам, которые не участвовали в войне.
