Гриша однажды попал в буран на седловине Казбека. Я и раньше слышала эту историю, но снова боялась дышать, когда представляла эту страшную картину: из-за дикого ветра и снегопада дед и его спутники не видят друг друга на расстоянии нескольких метров, и каждый шаг воспринимают как последний.
Потом Руслан по просьбе бабули поведал о своих альпинистских впечатлениях, и я даже перестала наворачивать любимый морской салат. Оказывается, мой парень умеет пользоваться ледорубом, крепить палатки в скалах у обрыва и бороться с наступающей на горло горной болезнью.
Руслан говорил о сказочно красивых видах Приэльбрусья, заснеженных склонах, словно нарисованных на безупречно чистой лазури, суровых скалах и облаках, проплывающих где-то внизу, и глаза у него горели сильнее, чем в тот день, когда наша волейбольная команда выиграла Кубок области. Его лицо освещало внутреннее сияние, которое делало Руслана просто нереально привлекательным. Я любовалась своим парнем и чувствовала, что я самая счастливая девчонка на свете.
Как только я подумала, что я самая счастливая, в дверь позвонили. Бабуля пошла открывать. Она скрылась в коридоре, а Руслан подскочил с табуретки, чтобы чмокнуть меня в нос, а потом в щеку.
– Ты чудесная, Светка! – шепотом сказал он. – И бабушка у тебя тоже чудесная.
Я расплылась в улыбке и не смогла сразу стереть ее с физиономии, даже после того как в зал ворвалась разъяренная мама.
– Та-а-ак, – протянула она. – Ты, как я вижу, становишься опытной мошенницей.
Мама смотрела на меня в упор с искаженным от гнева лицом.
«Не надо, прошу тебя, не надо», – умоляла я ее взглядом. Только уж слишком она разозлилась.
– Конечно, – выплевывала мама слова. – Обманывать тех, кто тебе доверяет, – чего проще.
Я вжала голову в плечи.
– Бабушку она навестить хотела. А у самой одни свидания на уме. Результат уже есть: полный дневник троек.
Я чувствовала, как удушливая волна катится по лицу. Катится, катится, опускается к горлу, душит. Я боялась взглянуть на Руслана, боялась увидеть в его глазах разочарование или, может быть, даже презрение.
– Ирочка, зачем ты так, – бабуля попыталась урезонить маму, но ту было не остановить: она кричала, пророчила мне ужасное будущее, обещала всевозможные наказания.
– Марш домой, врушка! – гаркнула родительница.
Я поняла, что сейчас разревусь – разревусь от унижения, как детсадовский малыш, которого воспиталка отшлепала по голой попе при всей группе.
Я вскочила с дивана, побежала в бабулину спальню, захлопнула за собой дверь, бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. Рыдания сотрясали тело, внутри меня что-то дрожало и норовило разорваться в клочья.
Не знаю, как долго я плакала. Время потеряло всякое значение. Все потеряло значение. Разве после такого позора живут?
Вдруг я почувствовала, как кто-то гладит меня
