звон. Из храма
гроб, скорбя, выносят,
подружки в белом, свечи пылают,
плач и стон, молитвы
к небесам взлетели, люди умоляют:
Miserere mei![4]
Кого венки зеленые,
кого в гробу укрыли?
Умерла, ах, умерла
нетронутая лилия!
Отцвела, как залита́ росой,
увяла, как подкошена косой,
бедная Мария!
Настала зима, в окна хладом дохнуло,
тепло у печки в светлице,
светло от камина, старушка уснула,
лен снова прядут девицы.
«Моя прялочка, крутись-вертись,
Рождество, скорей опять явись,
недалеко Щедрый день!
Ах ты, вечер Щедрый
чудотворной ночи!
Как о тебе вспомню,
сердце бьется очень!
Сидели мы точно так,
вместе все собрались:
год прошел, и вот уже
двух недосчитались!
Одна, голову склонив,
распашонки шьет,
другая уж три месяца
в земле сырой гниет,
бедная Мария!
Сидели мы точно так,
как сидим сейчас,
что же ждет нас через год,
каждую из нас?
Моя прялочка, крутись-вертись,
счастье, каждой нынче улыбнись,
жизнь людская, словно сон!»
Все ж лучше в пустой надежде мечтать
перед зияющей темнотой,
чем будущее свое узнать
и ужаснуться пред истиной той.
Голубок
Около кладбища
дорога столбовая.
Шла туда, плакала
вдова молодая.
Горевала, плакала
о муже своем милом,
ведь туда навсегда
его проводила.
От белого двора
по зелену лугу
скачет добрый молодец,
ищет он подругу.
– Не плачь ты, краса,
вдова молодая,
пожалей свои глаза,
выплачешь, рыдая.
Не плачь, не горюй,
розе стон не нужен,
если умер твой муж,
я могу стать мужем.
Один день плакала,
другой тихо минул,
а на третий – плач ее
навсегда покинул.
Грусть ее и тоска
быстро отпустила:
еще месяц не прошел,
к свадьбе платье шила.
Около кладбища
дорога веселится:
едут парень с девушкой —
собрались жениться.
Была
Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam Tuam – 50-й псалом: Помилуй мя, Боже, по великой милости Твоей…
