Я убежал. И спрятался.
Стыдно в этом признаваться. Даже чуть не удалил напечатанное. Но разве мы не для того развели всю эту анонимность, чтобы можно было, не смущаясь, рассказывать подобное?
Я никогда не боялся мамы, но в тот день испугался. Я опасался не того, что она причинит мне боль, хотя и этого тоже страшился. Она женщина маленькая и хрупкая, но в тот день показалась мне огромной. Я испугался ее горя. Оно оказалось намного больше моего, и я подумал, будто оно поглотит меня. Отец сидел в тюрьме, сестра умерла, а мама полностью ушла в свою боль.
Во всем этом виноват был я. Я боялся, что мама совершит какой-нибудь отчаянный поступок. Боялся ее потерять.
Я недолго прятался. Мама пошла меня искать, а мне некуда было идти. Мне было тринадцать. Она нашла меня в шкафу. Ее глаза покраснели, но она не плакала. И у нее был невероятно нежный голос. Когда я вылез из шкафа, она взяла мое лицо в ладони и извинилась. Мама гладила меня по волосам и говорила, что теперь мы остались вдвоем и должны заботиться друг о друге. Для начала я могу помочь ей на кухне.
Тарелки с плесенью больше не было, стойка пахла хлоркой. Мама хотела, чтобы я сложил в коробку всю посуду, ведь она не может к ней больше прикасаться. Помню, как я укладывал тарелку за тарелкой – осторожно, боясь снова вывести маму из себя. Зря беспокоился. Мы выкинули эту коробку. Мама велела мне выбросить ее в мусорный контейнер, а сама закурила. Никогда до этого я не видел ее курящей. Она стояла, держа сигарету подрагивающими пальцами, и смотрела на разбившуюся посуду.
Происходящее казалось мне странным, и я подумал, что мама сходит с ума. Часть меня хотела поскорее удрать, а другая – большая часть меня – боялась оставить ее одну.
Затянувшись пару раз, мама выбросила сигарету, затушила ее ногой и сказала:
– Пойдем за новой посудой. Можешь сам ее выбрать.
Не знаю, для чего тебе все это рассказал. Наверное, хотел объяснить: иногда бывает так больно, что ты на все готов, лишь бы унять эту боль.
Даже если тем самым причинишь боль кому-то другому.
Меня тянет курить. Нет. Это неправда. Я ненавижу курево. Оно мне противно. И все же мне хочется. Мне нравится ощущение, которое вызывают его слова.
Я должна встретиться и пообедать с Роуэн, но не тороплюсь. Коридор переполнен школьниками, спешащими на перемене добраться кто куда, и они пихают и толкают меня. Мои же мысли занимает тринадцатилетний мальчик, на глазах которого сходила с ума его собственная мать.
– Джульетта! Ты как нельзя более вовремя!
Передо мной, прислонившись к двери своего класса, стоит мистер Жерарди.
Не знаю, как я тут оказалась. Я не ходила по этому коридору со дня смерти мамы. Его стену украшает ряд черно-белых фотографий в рамках. Одна из них великолепна. Это снимок мужчины, сидящего на скамейке в парке: его кожа обветрена, шляпа надвинута на глаза. Я вижу на этой фотографии отчаяние. Еще два снимка довольно неплохи, остальные нелепы.
Чаша с фруктами? Смехота.
Перевожу
