Мириады бликов на снегу, день чистого волшебства и диссонирующий с этим эпизод недетской драки. Мы остервенело колошматили друг друга руками и ногами, а другие улюлюкали и делали ставки.
На самом деле все вранье, что я избил этого придурка до полусмерти. Мы наваляли друг другу в равной степени, просто он поскользнулся и упал головой на бордюр, который под слоем снега было сложно различить, и потерял сознание. Он остался жив, просто перевелся из нашей школы по каким-то своим причинам. Но людская память – такая вещь, которая никогда не выпускает из себя воспоминание, не подкорректировав его в чью-то пользу. Иногда это происходит непроизвольно, а порой – умышленно.
Так за мной закрепилась репутация страшного изверга, чья жертва якобы перевелась из-за меня. Но меня мало волновали пересуды. Просто с тех пор друзей у меня не было. Все, кто общался со мной, стали держать дистанцию. Потом мы перешли в старшую школу, и все подзабылось. Приток новых впечатлений вытеснил этот эпизод из коллективной памяти. До недавнего времени.
Мне было нечего сказать Яну.
Никому из них.
Пусть лучше я останусь зверем и отщепенцем, но это лучше, чем общаться с «нормальными» людьми.
Каждый, кто с ними сближался, в итоге становился таким же.
Близился Новый год, и везде сверкали елки, шары; виднелись олени и колокольчики. Раньше это завораживало. Я чувствовал в этом времени особенное волшебство, не присущее больше ни одному другому сезону. В снеге и этих праздничных символах таилось что-то сказочное.
Но в этом году я окончательно разуверился в чудесах. Олени уже не помогали.
С того дня, как я увидел мертвого Сашу, я погрузился в странную кому. Не чувствовал себя ни живым, ни мертвым и не понимал, как мне из этого выбраться. На заднем плане покачивался его труп, намекая на какую-то изнаночную сторону происходящего. Мы будто оба остались там, в реальности его квартиры. Он не выпускал меня, я не выходил.
Я стал курить по две пачки в день, понимая, что завожу себя в тупик. Мать уже давно подозревала это, но старательно делала вид, что не чувствует прокуренного духа, который появлялся в квартире раньше меня. Однажды она все-таки наткнулась на пачку сигарет, но лишь поморщилась и сказала: «Делай что хочешь».
Я начал курить в тринадцать лет, как и большинство подростков, – от нечего делать. Заодно отметил, что курение – средство социализации. Закурить, чтобы стать своим. Стрельнуть сигарету и стать вдруг ближе: объединенные одной дурной привычкой. Как только вы прикуриваете от одной зажигалки, вы можете заговорить.
Но дело было не в этом. Курение приравнивается к искушенности, а количество выкуренных сигарет сходит за отсутствующий жизненный опыт. Хотя, по сути, это абсолютно бесполезный процесс. Вдыхать и выдыхать дым не дает ничего, кроме закопченных легких. Значит, здесь какой-то другой смысл.
…Очень хорошо помню, что была осень: острый мороз, отсутствие снега. Желтые листья над головой и хмурое небо. Ну и я – унылый школьник, слоняющийся
