Баян уже не увидел. Благомир покинул рыбарей неприметно, когда все они торжествовали победу.
Медовый сбор
Борода волхва летела по ветру. Резкие порывы подгоняли путников. Идти было весело, легко, но Баян с тревогой поглядывал за спину: туча накатывала черная.
Они шли к лесу. Припуститься бы во весь дух, но Благомир, хоть и шагал размашисто, поспешания или беспокойства не выказывал.
Угрожающая чернота растаяла, небо затянуло серым, и из этого серого, нестрашного, хлынул поток. Где восход, где закат? Ни неба, ни земли – один дождь, и больше ничего не осталось.
– Пои землю, Сварожья влага! Наполняй сокровенные жилы токами вод! – весело кричал Благомир сквозь шум ливня.
Они добрели наконец до леса. Деревья черные. Сумрачно, холодно. Баяну хотелось плакать, и он заплакал, слез все равно не видно было.
Лес недолго томил путников безысходностью. Вдруг расступился, и они очутились в деревеньке.
Приютил странников первый же дом. Благомира и мокрого узнали, возрадовались его приходу, как добровестию.
Тотчас затопили печь. Волхву и отроку дали сухое платье, напоили горячим липовым взваром с медом.
Столько меда Баян еще не видывал. Поставили деревянное огромное блюдо с ломтями сотов, полную медом корчагу, благоухающую, как цветущий вишневый лог. Наносили горшков, больших и махоньких, и во всяком был свой особый мед.
Семейство тоже удивило Баяна. Изба без окон, свет давала печь. Полешки горят неровно. Огонь то одно лицо выхватит, то другое. Разглядел трех стариков, трех мужиков, трех баб, все бабы на сносях, трех малых ребят.
– Легко ли живется дедушке-дубу? – спросил Благомир, поклонясь дубовому суку в красном углу.
– Пчелки песенки поют батюшке! – сказал один из стариков радостно.
Глаза у старика были как барвинки. Синие, веселые. И у других двух стариков тоже барвинки. И у мужиков, и у баб, и у ребяток.
– Всей бы земле нашей такие семейства! – сказал Благомир, еще раз кланяясь красному углу. – Се – Добромысл, а мужи – его сыновья, детишки – внучата. А се – Доброслав, батюшка Добромысла. Глава же всему посеву – Радим… Ты, Радимушка, не ровесник ли батюшке-дубу?
Старец, опиравшийся на посох, засмеялся. А зубы-то все целехоньки!
– Экое скажешь! Под нашим дубом сам дедушка Род сиживал, пчелок слушал.
Добромысл подвинул Баяну горшочек с луковицу.
– Этот мед не едят, но отведывают. От земляных пчелок. А берут они свой взяток, по нашему размышлению, с самого солнышка.
Старик струганой палочкой подцепил каплю, подал отроку. Капля засверкала, будто росинка.
– Видишь? – Добромысл и сам любовался медовой искоркой. – Поглядел, в рот клади… Чем пахнет?
Все смотрели на Баяна, и он вспыхнул до ушей.
– Ну что, не упомнишь?
– Пахнет… настом, – брякнул Баян и, совсем смутясь,
