сюжет, персонажи – все вроде есть. Мне понравилось. В общем-целом.
– «Косу и саблю»! – мрачно поправил я, все еще отдуваясь.
– Ну да, точно. «Коса и сабля». А я-то еще думаю – почему такое странное название «Косая сабля»? Сабли же все косые, прямых не бывает…
Читатели! – подумал я.
– Читатели… – сказал я.
– Не скажите, – улыбнулась Ева. – Определенная часть молодежи все-таки читает книги.
– Определенная часть молодежи даже имеет шансы дожить до старости, – проворчал я с высоты своих сорока.
– Вы думаете? А как же безжалостный прогресс? Технологические ужасы современности?
Я беспечно махнул рукой:
– Как-нибудь… Поверьте мне, Ева, после нескольких эпидемий бубонной чумы даже на технический прогресс начинаешь смотреть без содрогания.
Она помолчала, перебирая салфетку тонкими пальцами. Смуглыми и маленькими, как у Мицкель. Может, правда, что каждому человеку дается только одна любовь, а все остальное – лишь поиск подобия. Во веки веков и во все времена…
– Страшно было? Ну тогда? – спросила она.
Я тоже ответил не сразу. Вспомнил пустые тесные улицы городков средневековой Европы, где привычный запах нечистот перебивала трупная вонь Черной Смерти. И колокольный звон – бесконечный, заунывный и безнадежный. Хоть и считалось, что колокольный звон отгоняет чуму, но верили в это все меньше и меньше.
– Страшно? Нет, я бы не стал употреблять это слово… Было хуже. Страх все-таки предполагает возможность каких-то активных действий, сопротивления, бегства, в конце концов. А там была обреченность… Гнев Божий пришел на землю не всадниками Апокалипсиса с огненными мечами, а неслышной, невидимой смертью, тяжелой и грязной. Кончался род человеческий, но совсем не так впечатляюще, без спецэффектов, обещанных в Писании… Историки сейчас удивляются, что в Европе после чумных эпидемий забыли половину ремесел, даже вязать разучились. На самом деле удивляться надо тому, что люди еще могли говорить, а не просто рычали.
– Да, конечно, – Ева передернула плечами, тряхнула челкой и глянула на тарелку с недоеденным пирожком, обрызганную моим кофе. Решительно отодвинула ее от себя.
– Николай Николаевич тоже написал книгу, – сказала она.
Я мысленно вздохнул. Это я уже проходил – сначала критикуют как оголтелые, потом втюхивают настоящий шедевр. На деле – такая махровая графомания, что скулы сводит. Читатели! Они же писатели. К сожалению.
– Интересно, – вежливо сказал я.
– Наверное, – согласилась Ева.
– Эту книгу никто не может найти, – пояснил Жора. – Как сквозь землю провалилась.
Вот это уже действительно ново…
– А кто ее ищет? – спросил я.
Мне не ответили. Каждый сделал вид, что вопрос не к нему.
– Еще кофе, Альберт Петрович?
– Нет, спасибо!
– Тогда
