не отделывался от должного возмездия. Но аббат Бергхерш был человеком слишком крепкой воли, чтобы хоть на минуту пасть духом и показаться сконфуженным перед лицом братьев, которые легко могли последовать дурному примеру и впасть в греховное заблуждение. Произнеся строгую, назидательную речь, аббат благословил братьев на возвращение к мирным занятиям и отправился к себе в келью. Долго он молился, стоя коленопреклоненным перед аналоем, как вдруг послышался осторожный стук в дверь.
Аббат не любил, чтобы прерывали его молитву, но строго нахмуренное чело его моментально прояснилось, когда на пороге появился худощавый юноша с золотистыми волосами, немного выше среднего роста, с выразительными чертами лица и статной, хорошо сложенной фигурой. Его ясные, задумчивые серые глаза и нежное ласковое выражение лица ясно свидетельствовали, что он воспитывался и развивался вдали от радостей и печалей суетного света. Однако слегка выдающийся подбородок и резко очерченный рот рассеивали всякое подозрение об изнеженности. Возможно, он и принадлежал к людям восторженным и чувствительным, полным сострадания ко всем, но проницательный наблюдатель и знаток человеческой природы сразу заметил бы, что под этой нежной оболочкой монастырского питомца скрываются врожденная мощь и твердость характера. Юноша был в светлом платье, хотя камзол, плащ и панталоны были сшиты из темного монастырского сукна. Через плечо надета была кожаная дорожная сумка, а в руке он держал большой окованный железом посох и шляпу, к тулье которой спереди была прикреплена оловянная бляха с изображением Божьей Матери.
– Ты уже собрался, сын мой? – спросил аббат. – Сегодня поистине день изгнания и расставания. Какое странное стечение обстоятельств! На протяжении одного дня нам пришлось вырвать гнуснейший корень зла и теперь расстаться с человеком, который поистине носит на себе отпечаток Божьего благословения.
– Вы слишком добры ко мне, отец, – ответил смиренно юноша. – Однако, будь моя воля, я никогда бы не расстался с этим святым домом.
– Разлука неизбежна, – ответил аббат, – я дал слово отцу твоему Эдрику, что по достижении тобой совершеннолетнего возраста ты пойдешь в мир, чтобы убедиться на собственном опыте, чего он стоит. Присядь, Аллен, ведь тебе предстоит длинный путь.
– Двадцать лет тому назад, – продолжал аббат, – твой отец, сокман[8] Минстеда, умирая, завещал аббатству три гайда[9] плодородной земли в ста милях от Мильвуда и оставил на нашем попечении своего младенца сына. Матери твоей уже не было в живых, а старший брат твой, теперешний владелец Минстеда, уже и тогда отличался невозможно грубым и скверным характером. Вот причина, по которой твой отец отдал нам тебя на воспитание, но с тем условием, чтобы ты не оставался в монастыре, а вернулся в мир.
– Зачем же вы гоните меня отсюда, коль скоро я достиг некоторых духовных степеней? – возразил с грустью в голосе молодой человек.
– Ты не давал монашеского обета и потому
