смеялся вместе с ним. Он наградил Хлопушу и оставил его при себе, дав звание полковника.
Вечером праздновали появление нового полковника. Во главе стола сидел Пугачев. По правую руку – Зарубин, Овчинников, Шигаев, по левую – Лысов, Чумаков, Хлопуша, которого приняли как равного, ввиду его старой славы. Было весело и пьяно. Зарубин, фельдмаршал Пугачева, часто поднимал свой стакан.
– Выпьем, – кричал он и прибавлял крепкое ругательство, смеясь при этом густым басом. Хлопуша от него не отставал. Он все время зыркал глазами на Харлову, видно было, что она ему нравится.
– Твоя? – спросил он Пугачева.
– Моя.
– Хороша!
И действительно: Харлова, видно где-то в глубине души, совсем немного, но почувствовала себя хозяйкой стола. Хотя лицо ее было бледно и печально, но несколько оживлено. Красил ее и деревенский сарафан, впервые надетый ею.
Шигаев видимо понял, о чем говорил Хлопуша с Пугачевым.
– Это я ее царю одолжил на подстилку! – крикнул он злобно.
Стало тихо.
Пугачев поднялся. Вообще он был роста небольшого, но теперь казался огромным.
– Одолжил, значит, царю говоришь, – сказал он медленно. Я эту подстилку тебе помятой должен вернуть? А?
Шигаев молчал.
– Так, так, – продолжал Пугачев. Я для вас … – посмотрел он вокруг, – царь без царства…
– Ну, будет, будет, – потянул его за руку Зарубин, – из-за бабы с генералами ругаться не стыдно?
– Кабы из-за бабы! Вы же мне житья не даете. Прямо под конвоем водите. – Пугачев стал пить, наливая себе стакан за стаканом. Потом подозвал Хлопушу.
– Отведи меня, – зашептал Пугачев, – я тут тебе одному доверяю, потому что ты новый. Ведь они, – говорил Пугачев дорогой, – все царями стать хотят, говорят, Москву возьмем… ну и пусть, а я не хочу… я в монастырь пойду.
Когда добрели они под дождем до кибитки, Пугачев опустился на меха и прохрипел:
– Пришли ее.
Харлова пришла.
– Не тебя мне жаль, а себя, – и махнул рукой. – Ты ко мне всегда приходи, ты на них не смотри.
Через час Пугачев отослал Харлову и снова позвал Хлопушу.
– Ну, полковник, докажи верность своему государю, пора.
И под Оренбургом занялось зарево – это горело сено, заготовленное на зиму. Через несколько дней отбили и табун лошадей, истощавших без сена. С гиканьем и свистом гнали их татары, навеселе.
Неожиданно пришел холод. Пугачев пришел в Бердскую слободу. Поставил там свою, шитую золотом, кибитку.
– Гляди, – шептали крестьяне, идя к присяге, – у нового царя золотая хата. Топор и шар бояре держат.
– А чего татар много, девок портят, без них он и не царь, выходит. Вишь сам какой скуластый.
Пугачев, сощурившись, смотрел на народ, слушал колокольный
