знаменитым стал. Даже фамилию офицера помню, Аксенов. – Кадыров с удовольствием продемонстрировал свою память. Что-что, а старческого склероза у него не намечается…
– Мы с этой семьей долго переписывались.
Открытки к Новому году, Первому мая и Седьмому ноября до сих пор приходят. – Мухитдинов открыл шкаф, выдвинул ящики, достал несколько открыток. – Вот они. Аксенова в Германию перевели, он туда и семью забрал.
Совсем недавно от него письмо было. По делам на неделю к нам собирается. И Марии Ивановне привет и поклон, пишет, гостинец ей немецкий приготовил.
– Я, когда узнала, даже расплакалась… Хорошие они люди, доброе помнят. Я к ним и домой потом ходила два месяца, учила, как с тройней обходиться. Лена, жена офицера, совсем еще молоденькая. В детях несмышленая, а тут тройня… – Марья Ивановна утерла рукавом глаза. – Я всем ходила рассказывала про письмо, про гостинец немецкий. Все за меня радовались, а Шура будто испугалась. Даже в лице переменилась… Тройню-то она принимала…
– Чего ж теперь пугаться? Все живы-здоровы? – удивился Кадыров.
– Я и сама не поняла. Нет, в последние дни за Шуркой ничего не упомню. Как с тех пор странная стала, так и теперь. Больше молчит, глаза в пол… О своем думает. А раньше такая хохотушка была… Ну, если больше не нужна, пойду. Мне еще колидор надо вымыть…
Кадыров, довольный, что расследование провел и на этом можно поставить точку, налил в свой фужер коньяка. Мужчины выпили, пожелали себе доброго здоровья и разошлись.
Вахид в тот день больше на работу не пошел, а поехал за город, в знакомую чайхану, где в одиночестве сильно напился.
Манап Кадыров, начальник милиции, вернулся в свой кабинет, где его ждал горячий лагман, доставленный патрульной машиной из чайханы в старом городе. Кадыров кушал лагман и самодовольно улыбался. Начальник вспоминал рассказ пожилой уборщицы из роддома. Ему перемена в характере Шуры не казалась загадочной. Если ты бесплодна, а соперница дарит твоему бывшему мужу ребенка, есть чему огорчиться. Надо знать жизнь. Что-что, а жизнь Манап Кадырович Кадыров знал.
И от этой мысли лицо начальника осветила улыбка. Покончив с лагманом, Манап Кадырович вызвал племянника.
– Калиджон, готовь машину. Сегодня у секретаря райкома праздник – мальчику делают обрезание. Поедем искать подарок…
В вагоне давила духота. Особая тяжелая духота с запахом человеческого стада. Только в плацкарте надо пригибаться, когда идешь по вагону, чтобы не получить пяткой в нос от лежащего на полке пассажира. Только тут услышишь оркестр самых разнообразных звуков – гармошка, плач детей, восклицания карточных игроков, особый стаканный звон от дребезжания чайных ложек. Это все днем… А ночью – храп! Если существует понятие «художественный свист», надлежит для плацкарта ввести понятие «художественный храп». Нет поэта, способного описать его словами. Жаль, что Пушкин не дожил до плацкарта. Шура от дороги не страдала. В купейном вагоне она барствовала всего
