7
Антон
Я ещё толком не начал, а девчонка уже плачет. Молча. И вопит она тоже молча. Рыдает, взахлёб содрогаясь всем телом, но ни единого всхлипа не срывается с намертво сжатых губ. Сильная… а я слабак.
Потому что жалею.
Её кожа мерцает, отсвечивает жемчугом от выступившего пота и мои грубые пальцы на ней, как святотатство. Я тяжело сглатываю, надавливая свободной рукой на хрупкую ключицу, чтоб не дёргалась, "Соберись уже, идиота кусок, хватит её щадить!". Майя мигом задерживает дыхание и жмурит глаза, сокрушенная слишком короткой передышкой. Так лучше, когда она не смотрит забитым зверьком. Когда я не вижу, как с каждым моим новым действием в них рассыпается целое небо. Я задыхаюсь от его чистой глубины, на дне которой корчится что-то давно позабытое, отболевшее, как шрам от давней пули.
Чушь какая-то. Нужно собраться и продолжать.
Чётко выверенным движением снова вжимаю кончик паяльника в изящный контур, выведенный ручкой на её левом плече. Майя судорожно выгибается, упрямо заглушая невольные стоны. Её боль ослепляет, я чувствую всё так остро, будто сам лежу на её месте, хотя будь оно так, мне бы сейчас было в разы легче.
Откидываю в сторону инструмент, и ловлю на себе её преисполненный надежды взгляд. Медленно качаю головой, нашаривая под столом опрокинутую бутылку, чтобы глотнуть прямо из горла.
– Нет, девочка моя, не обольщайся, я закончу то, что начал. Что такое клеймо по сравнению с жизнью, которую ты украла? – мой голос хрипнет от горечи опалившей нёбо. Я склоняюсь к ней ближе.
Ещё ближе.
Сверлю тяжёлым взглядом, чтоб почувствовать её страх. Чтоб знать – она уяснит как следует, что за любым злом следует расплата.
От неё пахнет чем-то родным, утраченным, напоминающим россыпь лесных ягод, согретых солнцем. Покоем, настоянным на безмятежности и безграничном доверии. Я исторгаю полу-стон, больше смахивающий на рык, и беззастенчиво утыкаюсь носом в её ключичную впадину, где этот слабый запах наиболее сконцентрирован. Волнующий. Манящий. Безумно сладкий.
Как?! Вот как эта циничная аферистка может так пахнуть? Неудивительно, что она дурит головы как сам дьявол, если даже мне, знающему правду, от её фальшивой чистоты рвёт крышу. Но я не поведусь на это. Она женщина, я мужчина, кроме нас в доме никого. Это просто химия, ничего больше. Никакой пощады.
Не дождётся.
Внутренний протест вырывается повторным рыком. В разы более сердитым и яростным. Пылающими губами чувствую, как её всю колотит и, чтоб сильнее запугать, прикусываю покрытую крупными мурашками кожу.
– Мне жаль! – Майя судорожно выгибается, в попытке извернуться, но я и сам уже отодвигаюсь. А грудь саднит и ходит ходуном, так рвёт лёгкие её дурман. И это выводит сильнее всего.
– Поверь, Егору теперь насрать на это… – одёргиваю пониже рукав её скромного платья и крепко, до синяков сжимая девичью руку, снова берусь за паяльник. Пусть воровка до
