барда. Деклан слушал молча, сложив руки поверх арфы, поставленной на колено, почти не шевелясь. Быть может, только его дыхание и заставляло арфу едва уловимо покачиваться: камни на ней поблескивали в отсветах пламени, темнели и вновь вспыхивали искорками, притягивая взгляд Найрна, занятого игрой. Впервые в жизни он обнаружил какой-то прок в тех вещах, что знал лишь из песенных строк – золоте, самоцветах, сокровищах. Рожденный в нищете, он получил свою музыку даром, она стоила ему не дороже, чем воздух или вода. Теперь он понял: на свете есть и другая музыка, другие песни, а может, даже другие инструменты, сокрытые там, куда нет хода тем, кто не имеет золота и не носит драгоценных камней.
Самоцветы – нежно-голубые, как небо, зеленые, как речной мох, огненно-красные – дразнили, притягивали взгляд, как ни старался Найрн выкинуть их из головы. В очередной раз взглянув на них, он встретился взглядом с Декланом, но глаза барда, блеснувшие над самоцветами, оказались безмолвны, непроницаемы, будто стена тумана. Да, в жизни Найрну доводилось красть, но лишь самое необходимое: яйца из курятника, плащ, оставленный сушиться на ветках кустов, пару сандалий, когда ноги выросли так, что башмаки стали тесны. То есть вещи, без которых никак не обойтись. А вот подобного с ним не бывало никогда. Ничего в жизни не желал он так безоглядно, всем сердцем, как завладеть этими камнями – бесполезными блестящими ленивыми созданиями, не приносящими никому ни малейшей пользы, а попросту выставлявшими напоказ свое богатство и красоту, сверкая на дереве арфы, чей звонкий, нежный голос даже не дрогнул бы, если бы они вдруг исчезли…
Тут Найрн услышал сквозь общий хор негромкий голос Деклана, обращенный к нему:
– Возьми же их. Если сумеешь.
Найрн вновь поднял взгляд на старого барда и вновь увидел его глаза – огромные, немигающие зрачки, блестящие металлом, будто не человеческие глаза, а монеты. Подобно самоцветам, сверкавшим на его арфе, они дразнили, манили к себе, бросали вызов.
Поспешно опустив взгляд, Найрн вложил каждую сыгранную ноту и каждое спетое слово в песнь вожделения и страсти, в балладу во славу музыки, которой никогда прежде не слыхал и, скорее всего, никогда больше не услышит, во славу всех ее несметных сокровищ, укрытых, точно запретная любовь, за стенами без единого окна, внутри неприступных башен.
Тем временем баллада подошла к концу, но Найрн едва смог заметить это, всем сердцем горюя о том, чему не суждено сбыться. Пальцы его замерли, в последний раз коснувшись струн, и он услышал тихий вздох углей и треск хвороста в очаге. Умолкли все, кроме огня, ветра да моря. В конце концов Найрн шевельнулся и вдруг услышал, как что-то зазвенело о каменные плиты пола – раз, и другой, будто там, под ногами, настраивался сам собою какой-то неведомый древний инструмент.
Вновь тихий звон…
Опустив глаза, Найрн увидел, что самоцветы, будто слезы, один за другим катятся вниз с арфы Деклана и падают – падают прямо к его ногам!
Потрясенный, Найрн вскинул взгляд и обнаружил в глазах Деклана довольную,
