передал мне свои блокноты.
– Почитай, Бродский сказал, чтоб мы теперь это делали вместе, с учетом твоей работы.
Выяснилось, что Кузнецов разрабатывал технические требования к новой ракете. Правда, то, что я прочел, вызвало странное чувство. Материал был изложен сумбурно, с множеством повторений одних и тех же мыслей, но разными словами. Но что особо удивило – это корявый язык многих формулировок. Во всяком случае, при наших технических спорах Владимир Александрович таким языком не изъяснялся.
– Не бери в голову, Анатолий, – попытался успокоить Кузнецов, – Это дань традиции. Так писали все технические требования к предыдущим ракетам. А потому наше руководство, заказчики и военпреды привыкли именно к этим формулировкам. Начнешь что-то выдумывать, тебя все равно заставят написать так, как было раньше. Я понимаю, что это надо ломать, но совсем не хочется ломиться в открытые ворота.
Ну и ну. И на гражданке все то же: «Не бери в голову». А зачем она тогда нужна? Вот тебе и КБ самой передовой техники.
– Владимир Александрович, я еще в училище читал, как работают наши американские коллеги. Так вот, если там кто-то заявляет, что некую работу надо делать так, потому что именно так ее делали раньше, его тут же увольняют. По-моему, то, что было написано для прежних ракет, для новой не годится.
– Вот-вот. И Бродский все о том же. А попробуй изложить по-другому, первый начнет править материалы. Он эти формулировочки наизусть знает. Ну, бери материалы и «твори, выдумывай, пробуй», а я посмотрю, как это у тебя выйдет, – окончательно расстроился Кузнецов.
Вскоре подозвал к своему столу Мазо:
– Отныне все материалы показывай мне, а я сам буду решать, когда их нести Бродскому. Да и показывать начальству все документы, выпускаемые сектором, должен я. Не дело работать через голову непосредственного руководителя, – высказал свои претензии начальник сектора.
Он еще что-то говорил, но его слова как бы повисали в воздухе. Я их уже не слушал, а взял блокнот и ушел на свое рабочее место. Ощущение такое, словно меня ни за что выпороли.
Странно. Ведь я был инициатором моей первой работы, которую Бродский лишь одобрил. Бродский сам определил, что именно он будет первым смотреть материалы. Однако Мазо это, похоже, меньше всего интересовало. «Никакой инициативы! Работать строго по плану!» – как сквозь пелену доносилось до меня громовые раскаты его кредо. С того самого момента я на много лет попал под начало этого, несомненно, яркого и волевого, но удивительно безынициативного человека, и мне стоило большого труда вырваться из очередной, не сказать рабской – скорее феодальной, зависимости, в которую меня определил случай.
Я быстро выполнил поручение Бродского, но все отпечатанные материалы передал Мазо. Что он делал с ними, не знаю, но на следующий день меня вызвал Эмиль Борисович и высказал недоумение, почему я все изменил радикальным образом и не в лучшую сторону. Взглянув на документ, я ответил, что это не моя работа. Бродский все
