был сильно удивлен ее желанию поехать на Кипр.
Во время нашего телефонного разговора я корректно уточнил: одна она планирует поехать или с семьей?
Она ответила, что да, одна.
Ну что ж… Я красочно расписал ей, как это здорово и полезно для здоровья – ездить с нами в эти чудесные туры!
12
Через год после операции швы неплохо бы подшлифовать лазером.
А если у доктора руки откуда надо растут, то вскоре после этого останется лишь бледная полоска на коже. А если этим местом не загорать, то и вовсе будет почти незаметно. Кто-то тут давеча кричал на женском форуме, что лазер – это больно.
Дебилки тупорылые, они просто не знают, что такое «больно»!
А что, если швов по телу почти с десяток?!
Не хотите ли, овцы, про них порассуждать?!
Первое время я просто отрицала себя.
Ну, смотрит на меня из зеркала какое-то чучело…
Но мой ад был не снаружи, мой ад был внутри.
Со временем я научилась выходить из него на волю, но это умение пришло ко мне далеко не сразу.
Сначала был долгий год кошмара полурастительной жизни без полноценного ощущения себя в собственном теле.
Жизнь без солнца.
Год, который я просто скомкала и отправила на помойку.
Николай Валерьевич начал свою работу с того, что было на тот момент для меня практически жизненно необходимым.
От сильного удара во время аварии у меня лопнул имплант в груди, поставленный еще года за три до этого, серьезно деформировался нос…
Вот с этого он и начал: сделал мне новую грудь и новый нос, про моделирование меня «идеальной» речь ведь вообще тогда не шла!
А потом, уж как-то очень быстро, сменился наш статус по отношению друг к другу.
И профессора уже было не остановить…
Первую мою операцию оплатила Ада.
Она же стала единственным, не считая профессора, человеком, который был рядом со мной на протяжении нескольких месяцев после того, что случилось.
Друзья-подружки, коллеги по работе, соседи по дому – все они, как порванные в клочья фотографии, разбросанные ветром, остались в прошлой, как будто и не моей, жизни.
В тот день шел дождь.
Уже теплый, уже летний…
Я смотрела на него через окно.
Меня туда просто не пустили!
Хоронили моих родителей только Ада и Николай Валерьевич.
Профессор, друг нашей семьи, пришел в больницу, в которую меня отвезли сразу после случившегося, и сказал: «Так надо. Так будет лучше».
Ада пришла следом, в черном восхитительном платье, шелк и кружево, и повторила за ним эхом: «Так надо».
На поминки – «ладно, можно, но только под нашим контролем».
Я же хотела только одного: раствориться в теплом дожде.
Без права на возвращение.
Помню, на поминки
