вдоль набережной, и на тех несчастных, которые вынуждены работать в такой час, плетущихся по тротуару, выдыхая громадные клубы пара. Зима определенно отпихнула осень прочь и настроилась на долгие холода, завершающие год. Крансвелл задумался о том, как сумасшедшие монахи собираются праздновать Рождество, но тут же решил, что и знать не хочет.
На кухне он поставил кипятиться воду и развернул газету. Заголовок орал: «СЧЕТ ЖЕРТВ ПОТРОШИТЕЛЯ ДОШЕЛ ДО 11: ПОСЛЕ ДВУХ ВЧЕРАШНИХ УБИЙСТВ НАШЛИ НОВУЮ ЖЕРТВУ».
Крансвелл, который не слышал накануне вечером по радио о последнем убийстве (он был слишком занят приготовлениями к похищению антикварных книг), теперь с тупым ужасом читал о десятой и одиннадцатой жертвах. Пожалуй, еще неприятнее было чувствовать, что он почти привык читать про убийства и что почти не испытывает потрясения – только все более сильный страх.
В статье особо упоминались пластмассовые четки, которые обнаруживали на каждом месте преступления. «Приход римской католической церкви Вестминстера сделал заявление, порицающее действия этого серийного убийцы и недвусмысленно осуждающее богохульную тактику использования четок в качестве аксессуара его или ее действий. Некоторые комментаторы усомнились в святости данных четок, учитывая, что они, видимо, массово производятся на Тайване и продаются по 50 пенсов за штуку, однако этот момент епархия прямо не затрагивала».
Чайник закипел, и Крансвелл заварил чай, радуясь возможности на что-то отвлечься… и невольно отметил, насколько кухня у Ратвена лучше, чем у него самого.
Его испугало – и очень сильно – происходившее накануне вечером. По правде говоря, он думал – как никогда в жизни, и потому не испытывал ни малейшего желания возвращаться домой. Незнание того, что именно он видит – или что ему привиделось, – нисколько не утешало: ему совершенно не хотелось куда-то уходить. Особняк на набережной не только был намного лучше жилища Крансвелла: ему хотелось бы остаться под защитой того, кто реально способен завязать фонарный столб в узел.
Ратвен не станет возражать, если он погостит еще несколько дней. Он постоянно предлагал людям приехать и погостить у него, не потому, что имел заметное желание укусить их в шею (ну, может, только тогда, когда им самим это нравилось), но, как казалось Крансвеллу, из-за одиночества. Нельзя не быть одиноким в таком-то возрасте, наблюдая, как столько людей появляются и уходят, оставаясь отделенным от жизни окружающих его обычных людей. И при этом будучи вынужденным почти постоянно делать вид, будто он – один из них.
Ратвен отлично умел притворяться. На самом деле он не завязывал фонарные столбы узлом: именно такое нежелательное и опасное хвастовство он сам решительно осуждал в общине сверхъестественных существ. Крансвелл запомнил историю, которую ему рассказал Ратвен пару лет назад: группе очень молодых и очень щеголеватых вампиров после нескольких неприемлемо шумных выходок было предложено либо спешно покинуть город, либо быть готовыми к тому,
