подавленность, унижение, то некоторые «тюремщики», почувствовав власть, стали наслаждаться и злоупотреблять ею.
Один из студентов-«тюремщиков» еще до начала эксперимента писал в своем дневнике: «Будучи пацифистом и неагрессивным человеком, не могу себе представить, чтобы я мог кого-нибудь стеречь или плохо обращаться с другим живым существом». Он оказался мнительным, и вначале ему казалось, что «заключенные» смеются над его внешностью, поэтому его отношения с ними становились все более напряженными.
Уже через несколько дней он, нимало не смущаясь, сознательно организовывал «заключенным» самые разные неприятности и издевательства. На четвертый день эксперимента один из психологов, следивших за ходом эксперимента, вынужден был сделать ему замечание за жестокое отношение к «заключенным», а на пятый день, когда один из «заключенных» отказался от еды, он швырнул эту еду «заключенному» прямо в лицо. Эксперимент начал приобретать такие формы, что на шестой день сам Зимбардо, который руководил экспериментом, почувствовал, что и у него начинают возникать негативные эмоции, и принял решение прекратить исследование. Впоследствии, докладывая о результатах, психолог говорил, что каждый человек имеет благоприятный образ своего собственного внутреннего «Я», каждый считает себя чувствительным, справедливым, доброжелательным, однако большинство людей можно заставить делать почти все что угодно, если только подвергнуть их небольшому, но специально организованному давлению.
Думаю, что человеку невозможно внушить что-либо против его воли, если, конечно, у него эта воля есть. Но то, что эти люди получили глубокие психологические травмы – неоспоримо.
В обыденном сознании психологическая травма всегда оправдывает позицию жертвы. Но, как я уже говорил выше, это не так. Ведь подобное утверждение превращает психотравму в бытовое псевдонаучное понятие.
Существует и такое мнение: что психологическая травма не может кардинально отражаться на общем состоянии человека и тем более влиять на последующие поколения. К сожалению, было бы ошибкой так считать. Ведь человек, подверженный психотравме, не может дать своей семье, своим детям ощущение психологического благополучия. Вместо радости бытия он передает им свою боль и свои страхи.
Мнимые психотравмы легко «диагностируются», и здесь вам гипнолог совсем не нужен. Например, кто-то утверждает, что у него фобия темноты, ссылаясь на то, что в темноте у него сильнее бьется сердце. Однако любой человек, если его закрыть в темной комнате, испугается. У любого участится пульс и дыхание. Это будет свидетельствовать об обычном стрессе, но никак о психотравме. Никаких особенных неприятностей с психикой не произойдет, если, конечно, из темноты не выскочит Джиперс Криперс. Но мы-то – взрослые люди и знаем, что демоны селятся не в темноте наших комнат, а в провалах нашего бессознательного. И если человек говорит о простой боязни темноты, то здесь, возвращаясь к языку травм,
