года не управимся.
Эксперт Шапталь прикусила многострадальный язык, сообразив, что на этот раз лучше промолчать. Шеф, коллекционер и завсегдатай вернисажей, свой человек в самом узком кругу, лгал на голубом глазу – и даже не надеялся, что поверят. Разрешение от Министерства культуры у них имелось, провинциальные же музеи с великой радостью делились фондами ради столичных выставок в надежде на улучшение финансирования. И ездить никуда не требуется, разошли письма – и жди экспонатов. Пришлют и еще спасибо скажут.
Значит, не ложь, а установка, объяснение для прессы – и для излишне любопытствующих, вроде красавчика Армана.
Мод спорить не стала, но, вернувшись домой, в квартирку о трех вагонах, выложила на стол все, что удалось собрать по поводу «Искусства Свободной Франции», и надела очки. Перечитала – и крепко задумалась. С одной стороны, история выглядела понятно и логично. Началось с заметок о травле «дегенеративного» искусства в Рейхе и двух будущих выставках – в Германии и здесь, во Франции. Все это печаталось не на первых страницах, – добрых парижан не слишком интересовали подобные темы. Но вот подал свой голос сам «кальмар пера» Жермен де Синес. Знаменитый журналист ничего не требовал и ни к чему не призывал, просто в очередном обзоре читательских писем упомянул некое послание малоизвестного искусствоведа, завершавшееся словами: «Чем мы хуже?».
Назавтра «Чем мы хуже?» уже красовалось в качестве заголовка нескольких центральных газет. Энтузиазм, объяснимый лишь отсутствием серьезных новостей. Правительственный кризис рассосался, всеобщая забастовка, которой уже не первый месяц грозилась компартия, так и не началась…
Он был чýток – проснулся за миг до того, когда под самым ухом заорали:
– Па-а-а-адъем! Па-а-а-адъем, та-ра-ка-ны беременные!..
Свет! Неяркие желтые лампочки под самым потолком.
– Бегом, бегом! Разоспались тут!..
…Глаза открыть, одеяло сбросить – и вниз. Что еще? Ах, да, соседа снизу ногами не задеть.
Все эти премудрости Лонже уже объяснили, пришло время практики. Спрыгнул удачно, сосед снизу уже взбивал тощий тюфяк, чтобы накрыть его аккуратно сложенным – не дай господь складочка! – одеялом.
Порядок!
…Тюфяк, одеяло, затем – в отхожее, в умывальник, обратно – за кружкой того, что здесь именуют «кофе»…
– Только не бегите, Рихтер, – на плечо легла тяжелая ладонь. – Здесь, как в атаке, разумнее всего идти быстрым шагом.
Гном – бывший унтерштурмфюрер СС Михаэль Куске уже здесь, с полотенцем на длинной шее. И сам, как и обещано, длинный, головой до верхних нар. Вчера обещал подстраховать, чтобы глупостей не наделал.
– Так точно, герр Куске!
Своим бывший эсэсман говорил исключительно «вы», взамен получая заслуженного «герра». Офицер!
– А лучше, Рихтер, идите-ка за мной и делайте, как я. Готовы? Марш!
Не бежать! Быстрым шагом, быстрым шагом…
С Куске вчера вечером успели поговорить о многом. Тот оказался
