– почти как у меня. Под конец перессорился со всеми, копировал свои старые картины, разорвал с Салоном – и был списан в архив. И только после смерти нашли работы, которые он никому не показывал. Тогда и ахнули.
– А почему он со всеми ссорился? – не утерпела лицеистка Матильда.
– Потому что он был в ссоре с самим собой. Знаешь, что Энгр сам о себе написал? «Человек-неудачник, нецельный, счастливый, несчастный, наделённый в избытке качествами, от которых никогда не было никакого толка». Это больно, но лучше всю жизнь болеть, чем заживо обратиться в мрамор.
Совершенный мир. Совершенная красота.
Краешком сознания Мод понимала, что стои!т уже долго, пора уходить, ей и так оказали услугу…
– Сейчас! – сказала она миру. – Еще чуть-чуть. Минутку!
Мир вздохнул в ответ, отозвавшись голосом Армана Кампо:
– Да сколько угодно. Просто я… Не понимаю.
Небо-циферблат вернулось на место, неслышно вознеслись к синему зениту крылья-стрелки, кровь привычно ударила в виски.
– «Большая одалиска», авторская копия, 1821 год. Три лишних позвонка, правая рука на треть длиннее левой, левая нога вывернута под невозможным углом…
Девушка протянула руку к его губам. Не коснулась, но заставила умолкнуть.
– Все это верно, Арман, про позвонки в каждой книге написано. Но художник не выписывает позвонки, он творит свой мир. Как и Господь, из того, что есть под рукой. Миры Энгра живы и гармоничны, из чего бы они ни созданы.
Не убедила, конечно, но спорить черноволосый не стал. Бросил взгляд на равнодушную ко всему одалиску, дернул губами:
– А мы с тобой, выходит, собираем всяких монстров?
* * *
– Ну, не монстров же! – возразила Мод, перебирая документы в папке. Не вслух, без особой уверенности, – и в полном одиночестве. Наглец Арман вместе с Жоржем Бонисом ждали ее за лагерем, у небольшого костерка. Там же была гитара и несколько кулечков с настоящими «мадленками», принесенных черноволосым после долгих блужданий по Шартру. Намечался чай с дегустацией, а затем песни, если удастся уломать излишне скромного усача. Майское солнце уже коснулось черных деревьев на ближайшей опушке, но девушка решила немного задержаться. Не ради бумаг, ради самой себя.
Картины она отбирала лично, не слушая ничьих советов и подсказок. Никакой халтуры! Рисунок, цвет, композиция – пусть даже содержание порой вводило в оторопь. Такого, впрочем, было не слишком много, в основном – знакомый импрессионизм, подражание братьям-немцам. Не слишком удачное, Францев Марков французская земля не рождала. Имена художников сплошь незнакомые, но эксперт Шапталь тому не удивлялась. Не её! Считай, в первый раз сошлась с современностью лицом к лицу.
И все было бы в порядке, но… Сами полотна! Шеф снял на Монмартре большую студию под скатной черепичной крышей, наскоро привел ее в порядок – и дал указания свозить туда картины. В студии Мод и работала. Очень удобно, никуда не нужно
