сил, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуться, однако ноги не слушались, их как будто и не было.
– В паре со вторым оператором легче, – проговорил лейтенант. – Каждая психоматрица занимает свою нишу, и роли четко распределяются. А сейчас ты не только стрелок, но и немножко водитель, вернее, тебе так кажется. Да не дергайся ты! Работай руками.
Тихон сжал кулаки, и в пасмурное небо полетели четыре редких светящихся очереди.
– Здесь всё намного сложнее, с бегом не сравнить. Научишься хорошо стре-лять – станешь оператором, не научишься…
– Сброс до жопы, – невесело вспомнил он. – А как научиться-то?
– Пробуй, – коротко отозвался лейтенант.
Энергии, которую сжег Тихон, хватило бы на годовое освещение среднего города. Незримо присутствовавший Игорь упорно молчал – то ли не хотел мешать, то ли не знал, как помочь.
Тихон барахтался сам: сгибал и разгибал локти, водил плечами, складывал из пальцев какие-то фигуры. Машина откликалась, но всё время по-разному. Через несколько часов вокруг не осталось ни одного куста, ни единой травинки, а Тихон так и не уяснил, каким образом пушки связаны с руками.
Он в сердцах впечатал бесплотный кулак в воображаемую ладонь, и все шесть орудий разразились непрерывными залпами. Шквальный огонь продолжался до тех пор, пока не иссяк накопитель. Тихон испытал тревожное чувство сродни кислородному голоданию и нетерпеливо прислушался к организму: реактор учащенно пульсировал, наполняя батареи жизнью.
– Они никак не связаны, – сжалился наконец Игорь. – Руки и пушки – что у них общего?
– Но ходьба и ноги…
– То же самое. Не ногами ты ходишь, а головой, ясно? Ты ведь не думаешь о том, как оторвать пятку от земли, перенести ее вперед и так далее.
– Движение – это что-то понятное, но стрельба… У человека нет такого органа.
– А у танка есть. Видишь вон ту канаву? Разозлись на нее, обзови, ударь!
– Ругаться с ямой? – недоверчиво переспросил Тихон.
Несмотря на абсурдность этой затеи, он впился взглядом в маленький овраг и принялся аккумулировать злость. Долго ждать не понадобилось – многочасовая попытка приручить голубой огонь смерти высосала из него все соки и залила вместо них жгучую ненависть. Спустя секунду его уже переполнял настоящий гнев. Нет, Тихон не потерял рассудок, он знал, что канава – всего лишь углубление в земле, но вместе с тем он понимал: эта самая канава является тем барьером, который отделяет его от Школы. Он не мог позволить себе в чем-то усомниться, слишком свежа была память об отчислении Филиппа.
Тихон упустил тот миг, когда накал достиг предела. Возможно, он шевельнулся или что-то шепнул, или только подумал – одно из орудий исторгло мохнатую струю пламени, похожую на ветвистую молнию, и овраг захлебнулся белым сиянием. Рыхлая почва зашипела, обращаясь в пар, в дым, в ничто, и вознеслась к небу медленным грязно-серым столбом.
– И заметь, без рук, –
